— Маришка, я гений! Я всё придумал!
Марина подняла глаза от планшета, на экране которого застыла фотография роскошного свадебного букета из пионовидных роз. Она сидела за большим дубовым столом в гостиной их новой, залитой полуденным солнцем квартиры. Аромат свежесваренного кофе смешивался с запахом новой мебели, и всё это казалось ей воплощением идеального будущего. Она улыбнулась вошедшему Павлу — её красивому, высокому, уверенному в себе жениху, который сейчас выглядел так, будто только что открыл закон всемирного тяготения.
— И что же ты придумал, гений? — она игриво откинулась на спинку стула, готовясь выслушать очередную блестящую идею, вроде заказа на свадьбу шоколадного фонтана или приглашения кавер-группы.
— Я сегодня с мамой говорил, — начал он, наливая себе кофе и присаживаясь напротив. Его глаза горели неподдельным восторгом. — Мы всё обсудили, и у меня сложился идеальный план. Смотри, по поводу места. Забудь про эти рестораны в центре. Я нашёл загородный клуб на берегу озера. Там свой пирс, шатры, можно фейерверк запустить. Представляешь, какие фотографии получатся?
Марина согласно кивнула. Звучало действительно красиво. Её улыбка стала ещё шире. Она уже представила себя в белом платье на фоне закатного озера.
— Звучит волшебно, Паш. Но это, наверное, стоит целое состояние…
— Не думай о мелочах! — он отмахнулся, словно деньги были лишь досадной помехой на пути к великой цели. — Дальше. Медовый месяц. Никаких банальных Турций или Греций. Только Мальдивы, как ты и хотела. Бунгало на воде, белый песок, личный батлер. Месяц абсолютного рая.
Её улыбка стала чуть более натянутой. Мальдивы были её несбыточной мечтой, которую она упоминала вскользь, скорее как фантазию, а не реальный план. Павел преподносил это так, будто уже купил билеты. Он сделал глоток кофе и, поставив чашку, наклонился к ней через стол, понизив голос до заговорщического шёпота.
— И самое главное. Вишенка на торте. Подарок. Нам нужна машина. Хорошая, статусная. Чтобы не на такси же нам потом из аэропорта ехать, в новую жизнь. Мама говорит, сейчас есть отличные предложения по кроссоверам. Белый, с кожаным салоном. Идеально для молодой семьи.
Марина молчала. Её рука, только что легко скользившая по экрану планшета, замерла. Она медленно положила устройство на стол экраном вниз. Идея с загородным клубом превратилась в неподъёмный счёт. Фантазия о Мальдивах — в трансатлантический перелёт бизнес-классом. А вишенка на торте оказалась тяжёлым, как гиря, автомобилем премиум-класса. Она посмотрела на Павла, и её лицо было абсолютно серьёзным.
— Паш, ты смеёшься? Это какая-то очень странная шутка.
Он искренне изумился. Его брови взлетели вверх, а в глазах появилось недоумение.
— Какие шутки? Я абсолютно серьёзно. Я же говорю, я всё продумал. Это будет идеальное начало нашей совместной жизни. Разве ты не хочешь, чтобы всё было идеально?
— Идеально, — медленно повторила она, словно пробуя слово на вкус. Оно вдруг показалось ей чужим и фальшивым. — Свадьба в элитном клубе, медовый месяц на Мальдивах, новая машина из салона… Хороший план. У меня только один маленький, незначительный вопрос. Кто за этот банкет платит?
Павел посмотрел на неё как на несмышлёного ребёнка, который не понимает очевидных вещей. Он даже слегка усмехнулся, снисходительно и мягко.
— Ну, твои родители, конечно. Кто же ещё?
Слова упали на дубовую поверхность стола, как капли кислоты, мгновенно разъедая глянцевый лак идеального утра. Марина смотрела на Павла, и её мозг отказывался соединять этого улыбающегося, уверенного в себе мужчину с чудовищной фразой, которую он только что произнёс. Кофе в её чашке, казалось, остыл в одно мгновение. Солнечный свет, падавший из панорамного окна, вдруг стал резким и неприятным, выявляя пылинки, танцующие в воздухе.
— Подожди, — сказала она очень медленно, тщательно выговаривая каждый звук. Её голос был ровным, лишённым всякой эмоции, словно она уточняла техническую деталь в инструкции. — Я хочу убедиться, что правильно тебя поняла. Ты предлагаешь, чтобы мои папа с мамой полностью оплатили свадьбу в загородном клубе, наш месячный отпуск на Мальдивах, а потом ещё и купили нам в подарок машину. Я ничего не упустила?
Павел кивнул, всё с той же обезоруживающей улыбкой. Он явно не улавливал ледяных ноток в её голосе. Для него это был всего лишь разговор о приятных планах, и он не понимал, почему она вдруг стала такой напряжённой.
— Именно! Разве это не гениально? Мы получим всё и сразу, без кредитов, без долгов. Это же правильный старт для молодой семьи. Мама говорит, что самое главное — это заложить прочный фундамент, чтобы потом не отвлекаться на бытовые мелочи, а строить отношения.
— С какой стати мои родители должны оплачивать нам и свадьбу, и путешествие, и ещё машину покупать? Они тебе что, миллионеры?
— Я же говорю… Фундамент!
Он произнёс слово «фундамент» с таким весом, будто речь шла о бетонных сваях для небоскрёба, а не о чужих деньгах. И тут Марина поняла. Это не было шуткой. Это было мировоззрение.
— Паша, фундамент — это то, на чём мы сейчас сидим. Это квартира, которую мои родители купили нам полгода назад, чтобы мы могли спокойно жить и готовиться к этой самой свадьбе. Или этот вклад уже не считается? Он обнулился?
Его лицо слегка вытянулось. Он явно не ожидал такого аргумента. По его логике, квартира была чем-то вроде вступительного взноса, само собой разумеющимся фактом, который не требует благодарности и уж точно не отменяет последующих инвестиций.
— Ну при чём здесь квартира? — он нахмурился, и в его голосе проскользнуло лёгкое раздражение. — Квартира — это база. Это естественно, что родители обеспечивают детей жильём. Но свадьба — это событие! Это праздник для всех, в первую очередь для них же! Они же будут гордиться, показывать фотографии друзьям. Неужели они захотят, чтобы их единственная дочь выходила замуж в какой-то столовой?
Он говорил так, словно делал её родителям великое одолжение, позволяя им потратить их же деньги на его грандиозные фантазии. Возмущение, холодное и острое, как игла, начало подниматься из глубины души Марины.
— Мои родители будут гордиться мной в любом случае, даже если мы просто распишемся в джинсах. А насчёт «обеспечивать»… Мои родители не печатают деньги, Павел. Они работают. Они много и тяжело работали всю свою жизнь, чтобы у них была возможность купить мне эту квартиру. Помощь — это когда человек её предлагает. А то, что ты описываешь, называется не помощью. Это называется выставлением счёта.
— Да почему сразу счёт? — он начал заводиться, его спокойная уверенность сменялась упрямой обороной. — Это просто разумный подход! У моих родителей нет таких возможностей. Ты же знаешь, отец на пенсии, мама работает в бюджетной организации. Они не могут потянуть даже половину банкета в том клубе. А твои могут. Это же логично, что платит та сторона, которая более состоятельна. Это справедливо. Помочь детям встать на ноги, дать им лучшее — это их прямой родительский долг.
— Долг… Какое интересное слово ты выбрал, Паша. Прямой родительский долг.
Марина отодвинула от себя чашку с так и нетронутым кофе. Она встала из-за стола и медленно прошла к панорамному окну. Там, внизу, кипела жизнь: сновали машины, спешили по своим делам люди. Всё это казалось ей сейчас кадрами из чужого кино. Её собственный фильм только что превратился из романтической комедии в жёсткую социальную драму. Она обернулась, прислонившись бедром к холодному подоконнику.
— Давай тогда говорить о долге. Мой отец отработал двадцать лет на севере, чтобы этот самый «долг» передо мной выполнить. Он не видел, как я росла, месяцами. Моя мама тянула на себе всё здесь, пока он гробил здоровье за полярным кругом. Эта квартира, в которой мы стоим, — это его лёгкие, его суставы, его нервы. А теперь ты, сидя в этой самой квартире, на этом самом «фундаменте», рассказываешь мне, что они ещё что-то должны.
Она говорила спокойно, почти бесцветно, но каждое слово было подобно точному удару хирурга. Она не повышала голоса, и от этого её речь становилась только весомее. Павел начал ёрзать на стуле. Ему было неуютно под этим спокойным, изучающим взглядом. Он привык к её весёлости, к лёгкости, а сейчас перед ним сидел прокурор.
— Я не это имел в виду… Ты всё переворачиваешь! Я же не прошу для себя! Я прошу для нас! Для нашей будущей семьи!
— Хорошо. Давай поговорим о «нас», — она сделала шаг вперёд, возвращаясь к столу, но не садясь. Она нависала над ним, и роли внезапно поменялись. — Давай посчитаем вклад в эту нашу «семью». Мои родители — квартира. Мои родители, по твоему гениальному плану, — свадьба, путешествие и машина. Ты… Что вносишь в этот проект ты, Павел? Кроме себя самого и вот этих грандиозных идей по освоению чужого бюджета?
Он вскочил, опрокинув стул. Глухой стук дерева о ламинат нарушил гнетущую тишину.
— Ах вот ты как! Ты меня деньгами попрекаешь? Я вношу любовь! Заботу! Я буду твоим мужем, опорой! Я думал, это главное! А тебе, оказывается, только бабки важны!
— Нет, Паша. Это тебе, оказывается, только они и важны, — её голос стал твёрдым как сталь. — Потому что любовь и забота не измеряются в ценнике загородного клуба. Опора не требует покупки кроссовера последней модели. Это всё не имеет никакого отношения к чувствам. Так что давай без пафоса. Я задала конкретный вопрос. Какой твой финансовый вклад в наше «идеальное начало»?
Он был загнан в угол. Его лицо покраснело, а аргументы про любовь и опору рассыпались в пыль под её холодным напором. И тогда он совершил ошибку. В отчаянной попытке защититься он выпалил то, что должен был держать при себе.
— Мой вклад — это то, что я вообще об этом думаю! Я ищу варианты, я планирую! Моя мама, между прочим, уже нашла идеальный вариант машины! Белая «Крета» в максимальной комплектации, она даже звонила в салон, узнавала про наличие! Она заботится о нашем будущем! Она переживает, чтобы у нас всё было не хуже, чем у людей!
Марина замерла. Каждое слово доходило до неё медленно, пробиваясь через пелену шока. Его мама. Звонила. В салон. Это не было его спонтанной идеей, рождённой сегодня утром. Это был заранее разработанный, согласованный и утверждённый план. Семейный проект, в котором ей и её родителям отводилась единственная роль — роль спонсоров.
Взгляд Павла был вызывающим, почти торжествующим. Он думал, что этот аргумент о материнской заботе сработает. Но он не учёл одного. Он не просто раскрыл их план. Он с презрительной лёгкостью обесценил всё, что сделали её родители.
— А что твоим-то? — продолжил он, не замечая перемены в её лице. — Отцу твоему что, сложно вытащить из кубышки пару миллионов? Он их не горбом заработал, все знают, как в девяностые дела делались. Для него это копейки, а для нас — целая жизнь! Неужели ему для единственной дочери жалко?
— Жалко?
Марина произнесла это слово так тихо, что оно почти утонуло в гуле города за окном. Она смотрела на Павла, на его раскрасневшееся от праведного гнева лицо, на его сжатые кулаки, и в этот момент что-то внутри неё не просто сломалось, а выгорело дотла, оставив после себя лишь холодный, звенящий пепел. Вся та любовь, нежность, все те мечты о совместном будущем, которые ещё час назад наполняли эту комнату, испарились без следа. Перед ней стоял абсолютно чужой, неприятный ей человек. Паразит, который даже не пытался маскироваться.
Она увидела всё с предельной, уродливой ясностью. Его мать, прикидывающая в уме стоимость банкета. Его снисходительные разговоры с друзьями о том, как он «удачно пристроился». Его уверенность, что эта квартира — лишь аванс, за которым последуют и другие транши. Он не просто хотел сесть на шею её родителям. Он уже сидел там, удобно устроившись, и теперь требовал, чтобы ему подали поднос с напитками и закусками.
Павел, видя, что она молчит, воспринял это как знак сомнения. Он решил, что нужно дожать. Он сделал шаг к ней, его голос обрёл ультимативные, почти истеричные нотки.
— Да! Именно так! Если они откажутся — значит, им на тебя плевать! И меня они не уважают! И мою семью! Это будет означать, что они просто не хотят нашего счастья! Ты должна пойти и поговорить с ними. Объяснить им, как это для нас важно. Поставить их перед фактом! Если ты этого не сделаешь, значит, ты выбираешь их, а не меня!
Он замолчал, тяжело дыша и ожидая её реакции. Он был уверен, что поставил её перед единственно верным выбором. В его мире женщина всегда выбирает мужчину. Но он смотрел не в те глаза. В глазах Марины больше не было ни любви, ни сомнений, ни боли. Там была лишь холодная, спокойная ярость. Ярость хищника, который слишком долго позволял играть на своей территории.
Она медленно, с какой-то театральной грацией обошла стол и остановилась прямо перед ним. Он был выше её на целую голову, но сейчас казалось, что это она смотрит на него сверху вниз.
— Не будет тебе, ни свадьбы в загородном клубе для мажорчиков, ни Мальдив на месяц, ни, уж тем более, кроссвера! Они тебе не миллионеры! А хочешь красиво жить, значит, зарабаотывай на это сам!
Фраза, которая вертелась у неё в голове, наконец была произнесена. Она прозвучала не как вопрос, а как приговор. Громко, чётко, вбивая каждое слово, как гвоздь в крышку гроба их отношений. Павел отшатнулся. Такой он её ещё никогда не видел.
— Ты… ты что такое говоришь? — пролепетал он, его уверенность начала стремительно испаряться.
Марина усмехнулась. Но это была не её прежняя, весёлая усмешка. Это был оскал.
— Я говорю то, что должна была сказать тебе ещё полгода назад, когда ты с чемоданом въехал в ИХ квартиру. Мои родители тебе, милый, ничего не должны. Ни копейки. Ни свадебного платья, ни билета на Мальдивы, ни сраной белой «Креты», которую уже обслюнявила твоя заботливая мамочка. Единственное, что они тебе должны были, — это пинка под зад ещё на пороге. Но они люди воспитанные, в отличие от вас.
Она сделала паузу, давая ему в полной мере осознать сказанное. Его лицо из красного стало мертвенно-бледным.
— А вот ты, Паша, должен. Ты обязан. Ты обязан немедленно освободить их квартиру. Прямо сейчас. Собирай свои вещи, свои гениальные планы, свою «опору» и поезжай к маме. Она тебя и накормит, и приютит, и поможет. Она же о тебе так заботится.
Он смотрел на неё, не веря своим ушам. Его мозг отказывался обрабатывать информацию. Этого не могло быть. Всё шло по плану, всё было почти в кармане.
— Ты… ты меня выгоняешь? Из нашего дома?
— Это никогда не было твоим домом, — отрезала она. Её голос был безжалостен. — Ты был здесь гостем. Затянувшимся, наглым, неблагодарным гостем. Но время приёма окончено. У тебя есть час, чтобы собрать свои манатки. Если через час ты всё ещё будешь здесь, я помогу тебе с переездом. Просто выставлю твои чемоданы на лестничную клетку. А теперь пошёл вон с моих глаз.
Он застыл, как соляной столп, по его лицу было видно, что он пытается что-то сказать, найти слова, чтобы возразить, возмутиться. Но по её стальному, немигающему взгляду он понял — это конец. Окончательный. Бесповоротный. И в этом конце не было ни трагедии, ни разбитого сердца. Была только брезгливость. Как будто она только что раздавила на своей кухне жирного таракана…
