В Сростках, родном селе Василия Шукшина, до сих пор вспоминают: «Вася привозил невест — одна другой краше». Привезёт, бывало, из Москвы нарядную, модную, а мать, Мария Сергеевна, посмотрит-посмотрит — и за порог: не подходит! И стоит потом бедная девица на обочине Чуйского тракта, голосует, чтобы уехать хоть в кузове случайного грузовика…
Но с Лидией Федосеевой всё вышло совсем иначе. Стоило ей переступить порог дома — того самого, который Шукшин построил матери на первый крупный гонорар, — как Лида сразу предложила помощь: «Мама, сходить в магазин?»
Вернулась она, неся на плече огромный рулон рубероида: в магазине «выкинули», вот она и ухватила.
Мария Сергеевна только кивнула, улыбнулась: хорошая девка, годится!
Лидия Федосеева-Шукшина жила рядом с ним так, словно постоянно ходила по кромке действующего вулкана. В один из всплесков ярости Василий метнул в жену топор — только случай спас её. Но когда его не стало, Лидия всерьёз подумывала уйти в монастырь.
Поезд, который всё изменил
Учась во ВГИКе, Шукшин как будто нарочно подчёркивал своё деревенское происхождение: всё время ходил в гимнастёрке, топал по коридорам в кирзовых сапогах, говорил подчеркнуто просто. На многих это действовало как магия. Но только не на Лиду — сдержанную ленинградку, которой казалось, что Вася — сплошной хаос. Особенно учитывая его пирушки и дурную славу: «приревновал — стукнул», «загулял — ищи ветра в поле».
Когда Лида узнала, что ему предстоит играть её партнёра в фильме «Какое оно, море», она искренне расстроилась. Стояла у окна вагона, смотрела, как он, запыхавшийся, мчится к своему поезду с торчащей из кармана зубной щёткой, и думала: «Вот не повезло так не повезло…»
Лида ехала с операторами и маленькой дочкой. Вечером в купе заглянул Шукшин — с бутылкой вина. Она запела «Калину красную», и заметила, как он посмотрел на неё — пристально, вдумчиво, будто впервые увидел. Он подхватил мелодию, и они пели вдвоём, удивительно точно, ровно, будто репетировали много лет. Колёса стучали, поезд нёсся сквозь страну, и жизнь неслась вместе с ним — не угадать, куда приведёт.
Ночь, когда всё началось
Когда песня стихла, Лидию накрыл странный страх: неужели всё? Больше между ними ничего не случится?
Ночью она не спала. А потом дверь тихонько скрипнула — и Василий сел рядом, тихо сказал:
— Ну, рассказывай…
Он задавал спокойные, точные вопросы, а она говорила без остановки — всю свою жизнь, как на исповеди.
В Крыму он однажды неуклюже достал из-под пиджака крошечный букет, смущённо признался, что никогда прежде не дарил цветов.
Лида прекрасно понимала, какой он тяжелый человек: всплески, обиды, агрессия, запои. В Крыму однажды Шукшин пришёл к ней трезвым — что было редкостью. Она сказала, что молилась о его исцелении. Он ответил что-то почти детское, вроде:
— Кроме тебя никто меня не спасёт…
И ушёл искать вино.
Станислав Любшин не раз пытался его урезонить: мол, вы режиссёр, писатель, известный актёр — так нельзя. Вася отмахивался грубым сибирским матом. Во хмелю он не контролировал себя: мог схватить оглоблю и вращать ею вокруг, обозначая круг ярости, куда никто не рисковал войти — кроме Лиды. Она заходила спокойно, брала его за плечи, и он смирно выходил за ней, будто гас.
Любшин вспоминал, как ночью Василий принёс несколько свежих рассказов:
«На, почитай».
Он прочёл — и ему стало стыдно, что пытался воспитывать Шукшина. «Понял теперь?» — тихо сказал Василий и ушёл к морю.
Позже у Шукшина родилась дочка от Виктории Софроновой — Катя. Он мотался между двумя женщинами, не находя слов ни для одной. Софронова выгнала его.
Жизнь рядом с гением
С гением жить непросто. Лидия вспоминала: за десять лет он признался в любви всего несколько раз — обычно в приступе ревности или обиды.
Долго он пил запойно:
«Вася мог две-три недели не просыхать. Становился страшный, злой».
Был случай: Лида, беременная, нашла его под домом — он лежал, не в состоянии подняться. Лифт не работал. И она, тяжёлая, взвалила его на себя и потащила наверх.
После рождения Маши Василий почти перестал пить. Но окончательно бросил после одного страшного эпизода: он гулял с дочкой, встретил знакомого, зашёл «на минутку» выпить. Коляску оставил у входа — и потерял счёт стопкам. Вышел — и даже не посмотрел, где Маша.
Просто пошёл домой.
Беременная Лидия побледнела от ужаса. Они кинулись назад — и, чудом, коляска стояла там же.
Дочек он боготворил. За них действительно мог убить. Известная история: Лида ушла на вечер в Дом архитекторов, оставив девочек с 13-летней племянницей. Ночью внезапно вернулся Шукшин.
Когда Лида открыла дверь, топор просвистел в миллиметре от её головы.
Потом он бил её в кабинете — и она спасалась только тем, что была в шубе и шапке. Ползком добиралась до комнаты, стараясь не разбудить детей.
Он сказал, что хотел её убить, и показал монтировку под подушкой.
Эту историю они никогда больше не обсуждали. Как будто стерли из памяти.
Два пальто на одну радость
Но в их жизни было и много светлого. Они обживали новую большую квартиру — Шукшин ликовал, что у него теперь свой кабинет. Кричал оттуда Лиде:
— Хэлло, Лида! Ты меня слышишь?
После триумфа «Калины красной» они купили себе обновки: Лиде — норковую шубу, Васе — дублёнку у Николая Губенко. Им казалось, что они — настоящие красавцы. Девочки росли, радовали.
Это счастье было живым — его ни с чем не спутаешь.
Когда Василий умер, мир рухнул. Лида ходила, как в тумане, не понимая, как жить дальше: «те дни — это сплошная чёрная дыра». Она всерьёз собиралась уйти в монастырь.
Но время двигалось — медленно, жестоко, но всё же затягивало рану.
Только заменить его никто не смог. И спеть «Калину красную» так же — тоже.
