— Дашенька, ну кто же так морковь трёт? Ты же всю силу вкладываешь, а нежность где? Овощи чувствовать надо! Дай сюда, горе моё луковое.
Тамара Игоревна с властным, но будто бы ласковым вздохом отобрала у дочери тёрку и продолжила сама, действуя широкими, размашистыми движениями, от которых оранжевые стружки летели во все стороны. Даша, не говоря ни слова, отошла к раковине. Она механически открыла кран и принялась намыливать уже и так до скрипа чистую тарелку. За месяц материнской «помощи» она привыкла, что на собственной кухне является лишь неумелым подмастерьем, чьи действия требуют постоянного контроля и коррекции.
Всё стояло не на своих местах. Крупы, которые Даша покупала в удобных прозрачных пакетах, были пересыпаны в одинаковые безликие банки без подписей. Любимая Славина кружка с дурацкой надписью, которую он привёз из командировки, была задвинута в самый дальний угол шкафа как «неэстетичная». А ножи, которые Слава всегда раскладывал по размеру, теперь лежали в ящике вперемешку, по какому-то неведомому ей высшему принципу «энергетических потоков».
— Вот увидишь, какой борщ получится! Наваристый, правильный! Славочка твой пальчики оближет и спасибо скажет, — с удовлетворением в голосе заявила Тамара Игоревна, ловко ссыпая морковь в кипящую кастрюлю и тут же убавляя огонь. — А то вы питаетесь тут одними полуфабрикатами.
Даша только неопределённо хмыкнула в ответ, не оборачиваясь. Она знала, что Слава не скажет спасибо. Последнюю неделю он почти не разговаривал за ужином, ел быстро, напряжённо, словно находился на вражеской территории. Сразу после еды он уходил в свой маленький кабинет, который сам в шутку называл «берлогой», и плотно закрывал за собой дверь. Это было его единственное убежище в квартире, где с каждым днём становилось всё меньше его и всё больше её мамы.
Щёлкнул замок входной двери. Слава вернулся. Его тяжёлые шаги прозвучали в коридоре. Он вошёл на кухню, кивнул жене, бросил короткий, непроницаемый взгляд на тёщу и, ничего не говоря, прошёл дальше.
— Славочка, руки мой и скорее за стол! Я тут такую вкуснятину приготовила! Борщ, как в лучших домах! — бодро крикнула ему вслед Тамара Игоревна.
Ответа не последовало. Вместо этого через минуту из кабинета раздался его голос. Спокойный, ровный, но от этого ещё более страшный.
— Даша, зайди сюда.
Сердце у Даши ухнуло. Она вытерла руки о полотенце и, чувствуя неприятный холодок в животе, пошла на зов. Зайдя в кабинет, она замерла на пороге. Комната была неузнаваема. С рабочего стола исчез привычный творческий беспорядок из стопок бумаг, папок с чертежами и специальных инструментов. Теперь на идеально пустой, протёртой до блеска столешнице сиротливо стоял закрытый ноутбук, а рядом, будто солдаты на параде, были выложены три ручки и линейка. Всё остальное — всё, что составляло рабочую вселенную её мужа, — бесследно исчезло.
— Что это? — тихо спросил Слава, не глядя на неё. Его взгляд был прикован к пустому столу.
— А что? Мама прибралась… Сказала, у тебя тут энергия застаивается, пыль собирается. Она всё по ящичкам разложила, по фэншую, — залепетала Даша, понимая, насколько жалко и глупо звучат её слова.
— По фэншую, — повторил он, как эхо, и в этом слове не было ни капли юмора. — Значит, мои чертежи для проекта, который я должен сдать завтра утром, теперь тоже лежат по фэншую? В каком из ящиков? В том, что отвечает за финансовое благополучие, или в том, что за семейную гармонию? Подскажи, я не силён в этом.
— Слав, ну что ты начинаешь? Она же старалась для тебя, для нас…
— Старалась? — он резко повернулся к ней, и Даша отшатнулась, увидев его потемневшее лицо. — Она уничтожила мой кабинет! Я два дня потратил, чтобы разложить документы в том порядке, который понятен только мне! Я теперь до утра буду искать то, что мне жизненно необходимо! Где мои эскизы?! Где техническое задание?!
В дверном проёме, вытирая руки о передник, появилась Тамара Игоревна. На её лице было написано самодовольство и ожидание искренней похвалы.
— Славочка, тебе не нравится? Я всю душу вложила! Тут же дышать теперь можно! А то сидел, как в чулане. Я тебе всё по цветам рассортировала, папочки к папочкам, бумажечки к бумажечкам. Красота!
— Красота, — безжизненно повторил за ней Слава, а затем перевёл взгляд с пустого стола прямо на тёщу. — Тамара Игоревна, вы хоть понимаете, что вы наделали?
— Что я наделала? — она даже всплеснула руками, изображая искреннее недоумение. — Я порядок тебе навела, неблагодарный! Ты же, как крот, в своих бумажках сидел, света белого не видел. Я тебе всё систематизировала! Теперь откроешь любой ящик — а там чистота, всё по полочкам. Энергия циркулирует, работать будет легче!
Слава медленно, с каким-то пугающим спокойствием, подошёл к столу и провёл рукой по его гладкой поверхности.
— Где мои документы по проекту «Омега»?
— Ну где-где… В ящичке, конечно! — отмахнулась она. — Я же говорю, всё на месте. Просто искать надо не в хаосе, а в порядке.
— В каком именно ящичке? — надавил он, не повышая голоса. — В верхнем левом? В нижнем правом? Или в том, что посередине? Вы их хоть просматривали, когда раскладывали?
— Ещё чего! Не моё это дело, в чужих бумагах копаться, — с гордостью заявила Тамара Игоревна, уперев руки в бока. — Моё дело — уют создавать. А ты вместо того, чтобы спасибо сказать, допрос мне тут устраиваешь. Дашенька, ты посмотри на него! Я для вас стараюсь, а он…
— Мама, Слава, перестаньте, пожалуйста… — пискнула Даша, понимая, что ситуация выходит из-под контроля.
Но Слава её уже не слышал. Что-то внутри него, долго и туго натянутое, с сухим щелчком оборвалось. Он больше не смотрел на них. Его лицо стало абсолютно непроницаемым, как маска. Он молча развернулся и вышел из кабинета. Его молчание было страшнее любого крика. Он прошёл мимо опешивших женщин по коридору и скрылся в комнате, которую временно занимала тёща.
— Вот и поговорила, — фыркнула Тамара Игоревна дочери. — Обиделся, цаца какая. Ничего, отойдёт и ещё благодарить будет.
Но тут из комнаты вышел Слава. В руках он держал большой, видавший виды чемодан тёщи на колёсиках. Он не смотрел ни на кого, его взгляд был устремлён прямо перед собой, на входную дверь. Он шёл с размеренной, тяжёлой поступью, как человек, выполняющий неприятную, но необходимую работу.
— Слава, ты что делаешь? Ты куда мой чемодан потащил? — всполошилась Тамара Игоревна, бросаясь за ним.
Он не ответил. Подойдя к входной двери, он одной рукой распахнул её настежь, а другой, с неожиданной силой, вышвырнул громоздкий чемодан прямо на кафельный пол лестничной клетки. Раздался глухой треск пластика. Старый замок не выдержал удара, и чемодан раскрылся, как перезрелый плод, вывалив на грязный пол ворох платьев, белья и каких-то баночек.
— Ах! — вскрикнула Тамара Игоревна и бросилась на площадку, пытаясь собрать рассыпанные вещи. Даша, оцепенев от ужаса, кинулась ей помогать.
И в этот самый момент, пока они обе, стоя на коленях, лихорадочно запихивали обратно в сломанный чемодан ночную рубашку и тапочки, Слава сделал шаг назад к вешалке. Он снял с крючка пуховик тёщи и её осеннее пальто. Затем — Дашину куртку. Схватил их сапоги, стоявшие на коврике. И с тем же холодным безразличием швырнул всё это на площадку, прямо на груду разбросанных вещей. Верхняя одежда мягко легла на рассыпанное бельё, а пара сапог с глухим стуком скатилась на ступеньку ниже.
Прежде чем Даша или её мать успели поднять головы и осознать произошедшее, Слава шагнул обратно в квартиру. Металлическая дверь с тяжёлым стуком закрылась. Щёлкнул один замок. А потом, с финальной неотвратимостью, провернулся второй.
— Слава, немедленно открой дверь! Ты что себе позволяешь?! — Тамара Игоревна колотила в железное полотно кулаком, но звук получался глухим и жалким. — Дашенька, скажи ему! Он же совсем обезумел!
Даша, стоя рядом в домашних тапочках на холодном кафеле, тоже стучала, но её удары были слабее, неувереннее.
— Слава, открой! Пожалуйста! Давай поговорим! Что соседи скажут?
Но из-за двери не доносилось ни звука. Там, в их квартире, царила плотная, равнодушная тишина. Слава не отвечал. Он не кричал в ответ, не вступал в перепалку. Он просто вычеркнул их из своего мира, оставив за порогом вместе с разбросанными вещами и унижением.
Пройдя на кухню, он достал из холодильника тарелку. Налил себе того самого борща, который Тамара Игоревна готовила с «нежностью». Разогрел в микроволновке. Сел за стол и начал есть. Медленно, методично, глядя в экран телевизора, который он включил на среднюю громкость. Крики и стук с лестничной клетки доносились до него, но он словно поставил между собой и этим шумом невидимую стену. Это было топливо для его решимости. Он доел, молча помыл за собой тарелку и ушёл в свой осквернённый кабинет. Там, включив настольную лампу, он начал систематически вскрывать ящик за ящиком, вываливая на пол «красоту и порядок» в поисках своих документов.
На площадке первоначальная ярость постепенно сменилась растерянностью, а затем и отчаянием. Тамара Игоревна прекратила стучать и теперь ходила от стены к стене, шипя проклятия.
— Вот зверь… настоящий зверь! И в кого ты только такая уродилась, Даша, что выбрала себе этого… этого тирана! Я же тебе говорила!
Даша не отвечала. Она сидела на корточках, пытаясь запихнуть расползающиеся вещи обратно в сломанный чемодан. Руки замёрзли, тонкий домашний халат не спасал от сквозняка, гулявшего по подъезду. Мимо прошёл сосед с верхнего этажа, выносивший мусор. Он бросил на них быстрый, любопытный взгляд, но ничего не спросил, лишь ускорил шаг. Даша почувствовала, как её щеки заливает горячий стыд.
Часы шли. Шум в подъезде затих, жильцы угомонились. За дверью их квартиры погас свет в коридоре. Они остались одни в полумраке, освещаемые лишь тусклой лампочкой над лифтом.
— Ну и что мы будем делать? — шёпотом спросила Даша, обращаясь скорее к себе, чем к матери. — Что-что… Сидеть! Ждать, пока этот изверг одумается! — злобно ответила Тамара Игоревна, кутаясь в свой пуховик, который до этого валялся на полу. Она устроилась на чемодане, как на троне поверженного монарха.
Ночь тянулась бесконечно. Холод пробирал до костей. Даша села на ступеньку, поджав под себя ноги. Она прислонилась к стене и закрыла глаза. В голове не было слёз или жалости к себе, только гулкая, выматывающая пустота и один-единственный вопрос: как они до этого дошли? Она вспоминала невозмутимое лицо Славы, когда он вышвыривал их вещи. В его глазах не было гнева. Там было что-то другое, гораздо хуже — окончательное решение.
Утром их разбудил резкий звук. Внутри квартиры заработал кофейный аппарат. Потом послышался шум воды в душе. Эти обыденные, мирные звуки жизни казались сейчас издевательством. Они сидели молча, две помятые, замёрзшие женщины, и слушали, как их муж и зять собирается на работу.
Наконец, в замке со скрежетом повернулся ключ. Сначала один оборот, потом второй. Дверь распахнулась. На пороге стоял Слава. Чисто выбритый, в свежей рубашке и брюках, с сумкой через плечо. Он выглядел отдохнувшим, хотя тёмные круги под глазами выдавали бессонную ночь, проведённую за разбором бумаг. Он обвёл их тяжёлым, холодным взглядом и, не выказав ни капли сочувствия, просто шагнул в сторону, освобождая проход.
— Заходите.
Они вошли в квартиру, как два призрака, прокравшиеся из холодного небытия в мир тепла и запахов. Воздух здесь был густым и сонным, пахло сваренным кофе. Даша почувствовала, как тепло от пола через тонкие подошвы тапочек начинает проникать в её онемевшие ступни, и это ощущение было почти болезненным. Она зябко повела плечами, всё ещё не в силах поверить, что этот ад в подъезде закончился. Тамара Игоревна вошла следом, с лицом, искажённым от гнева и унижения, готовая немедленно продолжить битву. Но Слава не дал ей и рта раскрыть. Он просто стоял в коридоре, глядя на них сверху вниз, и когда они обе оказались внутри, произнёс это ровным, лишённым всяких эмоций голосом.
— Сегодня же, чтобы твоя мамаша убралась из нашей квартиры! Если этого не будет, то вы обе вылетите отсюда, дорогая моя! Больше я предупреждать не буду!
Это было сказано негромко, но каждое слово ударило, как хлыст. Тамара Игоревна, ожидавшая чего угодно — криков, упрёков, извинений, — на секунду застыла, а потом её прорвало.
— Да ты… ты чудовище! Ты нас на морозе всю ночь продержал! На голом полу! А теперь условия ставишь?! Дашенька, ты слышишь, что он говорит?! Он твою родную мать, которая ему борщи варила и уют наводила, вышвыривает на улицу!
Слава даже не повернул головы в её сторону. Его взгляд был прикован к жене. Он ждал. Это был не вопрос, не предложение. Это был факт, с которым Даше предстояло либо согласиться, либо исчезнуть из этой квартиры вместе с матерью.
И в этот момент Даша посмотрела на них обоих. На свою мать — с её вечной правотой, с её неуёмной энергией, которая разрушала всё, к чему прикасалась, маскируясь под заботу. И на своего мужа — холодного, жестокого в своей правоте, но человека, который только что провёл черту. Черту, за которой был либо их дом, либо ничего. Она вспомнила холодный кафель под ногами, стыдливый взгляд соседа, бесконечные часы в подъезде, которые показались ей вечностью. Она поняла, что это не просто скандал из-за разобранного стола. Это был конец. Конец её прежней жизни, где она пыталась усидеть на двух стульях.
— Мама, — сказала она тихо, но так твёрдо, как не говорила никогда в жизни. — Собирай вещи.
Тамара Игоревна осеклась на полуслове. Она уставилась на дочь так, будто та заговорила на иностранном языке.
— Что? Дашенька, ты в своём уме? Ты его сторону принимаешь после всего, что он сделал? Он нас унизил!
— Я принимаю сторону своего дома, — отрезала Даша, чувствуя, как внутри неё что-то каменеет. — Ты всё испортила, мама. Всё. Твоя помощь… она нас чуть не уничтожила. Пожалуйста, просто собирайся.
— Я?! Я испортила?! — взвизгнула Тамара Игоревна, её лицо побагровело. — Да я о тебе заботилась! Я тебе помочь приехала, неблагодарная! А ты… ты меня предаёшь из-за этого мужлана!
Слава молча наблюдал за этой сценой, прислонившись к стене. Он не вмешивался. Это была уже не его битва.
Даша не стала больше спорить. Она молча вышла на лестничную клетку. Там, на полу, валялся их позор — сломанный чемодан и разбросанная одежда. Она брезгливо, двумя пальцами, начала поднимать вещи и комками запихивать их обратно. Она не складывала, а именно запихивала — платье, кофту, сапоги. Она затащила искалеченный чемодан в коридор, поставила его у ног матери и открыла входную дверь.
— Я вызову тебе такси.
Тамара Игоревна смотрела на дочь широко раскрытыми глазами, в которых плескались неверие и ярость. Она поняла, что проиграла. Проиграла не зятю, а собственной дочери. Не сказав больше ни слова, она схватила свой пуховик, накинула его на плечи и, пнув ногой чемодан, вышла за порог. Она не обернулась.
Даша закрыла за ней дверь. В квартире стало тихо. Слава оттолкнулся от стены. Он посмотрел на жену, на её бледное, решительное лицо. В его взгляде не было ни тепла, ни злорадства. Только констатация факта.
— Я на работу, — сказал он и, взяв свою сумку, вышел.
Щёлкнул замок. Даша осталась одна посреди коридора. Тишина давила на уши. Она медленно обвела взглядом свою квартиру, которая вдруг показалась ей чужой и пустой. Она победила. Но ощущения победы не было…
