При упоминании Игоря Скляра первым делом вспоминается его «главный хит» — песня «Комарово» и его герой — джаз-музыкант Костя Иванов из музыкального фильма Карена Шахназарова «Мы из джаза». С обаятельной улыбкой, открытый и очень талантливый.
*
Но мало кто знает, что эта роль едва не поставила «крест» на его карьере в кино.
В день рождения Игоря Скляра (18 декабря 1957 г.) предлагаю его интервью.
ПЕЛ И ВЛЮБЛЯЛСЯ С ДЕТСТВА
— Игорь Борисович, многие знают, как 14-летний юноша Игорь Скляр впервые оказался в Москве и абсолютно случайно попал на съемки картины «Юнга Северного флота». Что из этой истории осталось за кадром?
— Это было время, когда я был сильно влюблен. И хотя съемки я ни разу не сорвал, пару раз меня «объявляли в розыск». (Смеется.)
— Неужели был такой влюбчивый?
— Да, очень-очень-очень. Звонили со студии, мама не знала, где я, а мы с моей девушкой в каком-нибудь подъезде между этажами выясняли отношения: то признавались друг другу в любви, то расставались «навсегда». В общем, страсти кипели. А в это время меня искала курская милиция, находила, меня сажали на поезд, я ехал в Москву…
Еще на съемках был случай, чуть не приведший к трагедии. Ленту «Юнга Северного флота» снимали в Севастополе. Это картина о войне, там действие происходит на торпедных катерах. А торпедный катер – это очень быстроходное судно всего с двумя торпедами и турелью со спаренным крупнокалиберным пулеметом сзади.
По плану один из актеров должен был сидеть за пулеметом и стрелять вдаль над морем трассирующими пулями. Ему объяснили: мол, катер несется, ты жмешь на гашетки… А патроны, естественно, боевые, иначе трассы видно не будет. «Камера! Мотор!!!» Катер летит, и вдруг от тряски турель стало разворачивать прямо на камеру.
А актер — человек неопытный, давит на гашетку — еще пару секунд, и пули шарахнут по съемочной группе. И операторы, и все, кто был на палубе, стали прыгать — кто в воду, кто в люки… А камера в это время продолжала снимать, потому что была укреплена на треноге.
По большому счету, ситуация полутрагическая. Зато потом на просмотре этих кадров было забавно наблюдать, кто как себя ведет и кто что кричит. Этого не было слышно, но было видно.
— Можно сказать, что этот фильм перевернул вашу жизнь?
— Конечно! Случай – это вообще вещь великая. Если бы кто-то где-то когда-то не был бы в этом месте или, наоборот, его вдруг там не оказалось… Жизнь из этого и складывается часто. И я считаю, что я – человек не только оптимистичный, но и очень везучий. Другое дело, что когда тебе везет, и представляется случай, важно, чтобы ты был к нему готов – не испугался и не перегорел.
— Первые аплодисменты вы когда и где «сорвали»?
— Думаю, еще в яслях. А пел я с самого детства. С яслей. Был запевалой и в детсадовском хоре, и в школьном, у меня была масса грамот. Я был очень музыкальный мальчик. Лет в пять учился играть на скрипке, и мне скрипка нравилась. В двенадцать меня отдали учиться на фортепьяно, которое я сразу «возненавидел».
— Почему?
— Когда на уме футбол, девушки, любовь, — не до инструмента. Я сказал родителям: «Если не заберете меня из музыкалки, я инструмент «изуродую».
*
Потом в старших классах у меня была вокально-инструментальная группа, ВИА. Помню, песня Пола Маккартни «Mrs Vandebilt», которую я пел, была хитом номер один в городе Курске в 1974 году, и весь город к нам в школу буквально ломился на вечера, потому что ее можно было послушать только у нас.
Словом, уж не знаю, кем бы я стал, если бы не кино, но я знал точно: где бы ни учился, все равно буду стоять на сцене с гитарой, и под мои песни люди будут танцевать, прыгать, петь вместе со мной.
«ПОДАРОК» ЕГОРУ ЛИГАЧЕВУ
— Если не ошибаюсь, вы закончили тот самый знаменитый курс ЛГИТМиКа, который питерский градоначальник Романов «подарил» Егору Лигачеву.
— Верно. Все знали, что у нашего мастера А. Кацмана выпускные спектакли — всегда событие в театральной жизни. Вот нас и послали как почти готовую труппу создать новый молодежный театр в Томске. Но ничего особенного из этой затеи не вышло, и все, кто туда уехал, вернулись обратно. Недавно снимали фильм про Андрея Краско, и как раз мы там вспоминали наш курс, Томск…
— Андрей Краско рассказывал, что в городе было три кинотеатра, два театра и шесть ресторанов…
— Вот там жизнь и крутилась. Еще у нас был свой дом – его построили и отдали артистам. Мы жили с моей тогда еще невестой Наташей (заслуженная артистка России, актриса Малого драматического театра Наталья Акимова – жена И. Скляра, — авт.) аж в трехкомнатной (!) квартире.
Мы там веселились, как могли – ходили друг к другу в гости, готовили экзотические блюда, играли в карты до утра, пили водку, шили себе штаны, рисовали…
*
Время было интересное. Репетировали в старом здании театра со сломанной сценой, пережили зиму, болели, голодали, потому что с продуктами в Томске было ужасно. А спустя восемь месяцев я уехал на съемки фильма «Только в мюзик-холле» в Одессу. Оттуда — пригласили в картину «Берегите женщин», чуть позже я и в Ленинградский Малый театр «просочился».
И тут случился казус. Выписавшись из Томска, оставив трудовую книжку в театре, я прописался временно у родителей. А когда стал выписываться, меня забрали в армию, и полтора года я служил в кавалерии.
— И что вы там делали?
— Как что? Скакал на лошади. Это был единственный в Европе кавполк, сохраненный, кстати, благодаря Сергею Бондарчуку, который для съемок «Войны и мира» собирал его со всего СССР. И до середины девяностых 11 отдельный кавалерийский полк просуществовал — в основном для обслуживания кино.
Правда, почему «одиннадцатый», и где остальные десять, никто, естественно, не знал… Мы выезжали на съемки целыми «эскадронами».
КОНФЛИКТ С ШАХНАЗАРОВЫМ
— Вашим «звездным часом» многие считают 1983 год, когда на экраны вышла музыкальная комедия Карена Шахназарова «Мы из джаза». Как туда попали?
— Я же говорю, что случай – великое дело. Я должен был сниматься в фильме Эмиля Лотяну «Анна Павлова», получил увольнительную и поехал на «Мосфильм», чтобы уладить какие-то дела. А как раз накануне по телевизору показали «Только в мюзик-холле»…
В коридоре студии ко мне подошел молодой мужчина: «Простите, а это не вы снимались в картине о мюзик-холле?» Мы познакомились, его звали Кареном Шахназаровым. Он дал мне почитать сценарий и назначил пробы, несмотря на то, что на роль Кости был приглашен другой актер (Дмитрий Харатьян, — авт.).
Вот вам и случай! Не показали бы фильм или Карен его не посмотрел, меня не узнал, и все бы мимо меня «проехало на поезде».
— Вы должны были сниматься и в другой его знаменитой картине — «Зимний вечер в Гаграх», но вашу роль в итоге сыграл Александр Панкратов-Черный. Потом ходили разговоры, что вас не отпустили из театра, из-за чего вы поругались с главным режиссером Львом Додиным. Как было на самом деле?
— Это был, скорее, конфликт Додина с Шахназаровым и Шахназарова со мной. Потому что Карен сказал: «Пока ты работаешь в этом театре, я тебя снимать не буду!» Просто столкнулись два самолюбия и ни тот, ни другой не хотели уступать.
— Много киноролей потеряли из-за театра?
— Были ситуации, когда я сам не на то «ставил». У меня был выбор – играть в этой картине или другой, я выбирал, потом оказывалось, что ошибался. А из-за театра, да, конечно, я терял, но надо уметь достойно терять.
Считаю потерей то, что прервались наши отношения с Кареном. Тогда казалось, что на время, а как жизнь показывает, — может быть, уже и навсегда. Мы здороваемся, однажды про меня передачу снимали, он обо мне говорил хорошие слова. Но с тех пор вместе мы так и не работаем.
*
«СЛАВА ДАЛАСЬ МНЕ ПОТОМ И КРОВЬЮ»
— Пик вашей популярности пришелся на конец восьмидесятых. Трясина под названием «звездная болезнь» могла вас засосать?
— Ну как же – эта опасность всегда есть. И конечно, все было – и заносило, и даже закидывало… Я был человек холостой, состоятельный по тем временам, у меня выходила картина за картиной. Но все-таки я больше известен как человек надежный и дисциплинированный.
И ответственный – я тоже так считаю. А слово «я должен», как мне объяснил кардиолог, опасно для сердца, из-за него инфаркты бывают. У меня уже был один… Но что делать — должны же быть какие-то удовольствия в жизни?
— Любите свои недостатки?
— Не люблю, но терплю. И прощаю себе, любимому, как и многие. Вообще каждый человек себя любит. Смотрит на свою фотографию, где он кривой, косой, одного уха нет, а все равно приговаривает: «До чего хорош!» (Смеется.)
— Когда вы впервые поймали себя на мысли, что вот она – слава?
— Когда вышел в прокат «Юнга Северного флота», у меня тут же появилось масса поклонниц, телефон дома в Курске звонил, не переставая. Звонили девушки. И видимо, многим парням это не нравилось.
Поэтому почти каждый день после уроков меня поджидала «группа товарищей», жаждущих выяснить отношения. Я выходил, спрашивал: «Кто первый?» И пока кто-то из моих друзей бежал в наш двор за «группой поддержки», мы шли на стадион и дрались.
Поскольку я занимался боксом и дрался неплохо, моя задача была продержаться, пока не придет подмога. Потому что я понимал, что если все начнут меня бить (что бывало тоже!), все плохо закончится. Так что можно сказать, что слава далась мне «потом и кровью».
— Разве вы не знали неписаное правило актера: лицо надо беречь, это его «инструмент»?
— Я тогда вообще об этом не думал. Вот когда я поступил в театральный вуз, естественно, драки пришлось забросить. Правда… На днях пришлось с одним наглым водителем, поздоровее меня, схлестнуться. И ничего – реакция по-прежнему неплохая. Кровь у него текла, а мне не попало ни разу.
*
*
ПЕСНЯ «КОМАРОВО» БЫЛА ЧИСТЫМ БАЛОВСТВОМ
— Замечательный актер Михаил Кононов выше всех ставил свою небольшую роль в «Андрее Рублеве» Тарковского, а работы, принесшие ему народную любовь, не жаловал. У вас есть «расхождения» с народом в оценке собственного творчества?
— На мой, узко ограниченный актерский Игоря Скляра взгляд, мне симпатична моя роль в военной картине «Батальоны просят огня». Потом одна женщина мне написала: «Я проплакала всю картину. Когда смотрела на вас, я видела, что это мой Коля, погибший в 1943-ем. Спасибо, сынок…» Значит, мне удалось сделать реальный характер.
Еще я очень люблю «Год собаки» Семена Арановича, где было замечательное общение с чудесной Инной Чуриковой, и, который, к сожалению, почти не показывают. И конечно, мне было безумно интересно работать с Глебом Панфиловым в картинах «Романовы. Венценосная семья» и «В круге первом».
*
— А почему вы не назвали самые рейтинговые свои картины?
— «Мы из джаза» — очень хороший фильм! Он входит в серию «Золотой фонд «Мосфильма», то есть признан не только мной. Но что поделать, если действительно есть такое у актеров – иногда небольшая и не самая заметная для зрителей роль дороже всех остальных, признанных публикой.
Грубо говоря, для меня песня «На недельку до второго я уеду в Комарово» была чистым баловством, а ведь только благодаря ей многие люди меня знают. И появилась она так, между прочим, вообще по дружбе с Игорем Николаевым.
— Это правда, что вы познакомились чуть ли не в цирке?
— С Игорем мы познакомились на квартире у одной общей знакомой, с которой лично я познакомился на улице. Он работал у Пугачевой, играл у нее на клавишных. А в цирке они тогда с гитаристом Сашей Левшиным пытались записывать первые свои песни, которые еще никто не слышал.
Помню, сидели в компании, пели под гитару, Игорь говорит: «Я тебе песню напишу». И как-то в Питере они были на гастролях, и он под коньяк в какой-то квартире, где стоял огромный пыльный рояль, напел мне кучу своих неопубликованных хитов, в том числе, и «Комарово».
А потом ее записали, прокрутили во время музыкальной паузы в передаче «Что? Где? Когда?» и она стала «Песней года-85». Но для меня, опять же, это было не более чем одно из проявлений актерских возможностей. Типа показать — как надо петь на эстраде.
— У вас был вариант бросить сцену и уйти в шоу-бизнес с головой?
— Был. В конце 80-х было предложение очень серьезное – с привлечением композиторов, написанием репертуара, вложением в меня солидных денег. Я неделю думал, а потом отказался. Я немножко знал этот мир, он и тогда не очень нравился уже своей неискренностью, циничностью. Особенно не нравилось популярное в этой среде выражение «пипл схавает».
Я занимаюсь тем, что мне нравится, люблю делать свою работу хорошо, честно и к публике привык относиться уважительно.
ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ ИГОРЯ СКЛЯРА
— Однажды вы признались, что родственного человека можете определить по запаху. Как это?
— (Смеется.) Просто иногда, если чувствую чуждый мне запах, я не могу находиться с человеком в одном помещении, неважно где – в купе или в машине. Начинаю задыхаться. И наоборот. Я говорю сейчас не только о парфюме, хотя и о нем тоже. Человек же тоже отчасти животное – в нас очень много животного инстинкта. Да — запах имеет для меня большое значение. Видимо, у меня обостренное обоняние.
— А в женщинах помимо аромата что для вас значимо? Интеллект, фигура, ноги…
— (Хохочет.) В женщине важно все вместе! Но самое главное, чтобы это была «моя женщина». Когда мужчина понимает, что женщина красива, умна, с шармом и человек достойный, но не твоя, и, тем не менее, идет на компромисс, как правило, это заканчивается печально.
— Вы практически ничего не рассказываете о своей личной жизни…
— А зачем?
— Все-таки вы занесены в очень короткий список так называемых «актеров однолюбов». Согласитесь, для актера, тем более, известного – немалая редкость?
— Я воспитан так, что для меня взять на себя обязанности перед близкими людьми – это шаг серьезный, и его, как мне кажется, надо делать один раз в жизни. По возможности – если не случится каких-то трагических обстоятельств. Именно поэтому мы с Наташей поженились официально после десяти лет совместной жизни в гражданском виде и вот уже более 30 лет живем в браке с печатью в паспорте.
*
Мне вообще кажется, что жениться в 20 лет – это неправильно. Я сам в 16 лет безумно хотел сочетаться браком с одноклассницей, мне казалось, умру, если это не случиться, но моя мама меня заперла дома со словами «Потом еще спасибо скажешь!» И действительно, по прошествии времени я все понял. Семья — это не только страсть, не только охи и пылкие отношения.
Они есть, безусловно, но их время проходит и наступает повседневная совместная жизнь, в которой очень много разных течений – подводных, надводных, камней, рифов, удовольствий и обязанностей. И вот с этим уже надо жить долго – воспитывать детей, создавать то, что называется домом.
— То есть вы такой серьезный, основательный семьянин?
— Ну, не знаю насколько серьезный – пусть это скажут близкие. Но любовь вырастает в нечто большее, она строит уже отношения несколько другие, в которых есть и взаимоуважение, и взаимотерпение, и разделение обязанностей.
— Сын расспрашивал про романтическую родительскую историю любви?
— Нет. Но если будет интересно – расскажу, если нет, — не надо навязывать собственный опыт младшему поколению. Как известно, даже свой опыт мало чему учит, а уж чужой и подавно.
А романтическая история, и любовь, и взаимопроникновение человеческое – все это было, конечно же. И страсти бушевали. Но, я извиняюсь, подробнее я не хочу рассказывать, потому что, мне кажется, и артисты стали менее интересными из-за того, что слишком откровенны не там, где надо.
«НА СЪЕМКАХ «УЗНИКА ЗАМКА ИФ» МЕНЯ ПРИНИМАЛИ ЗА ЖЕНЩИНУ»
— Получая предложение сняться в кино, какие вопросы вы в первую очередь задаете режиссеру?
— Да режиссеры теперь сами зависимые люди, не они выбирают сценарии и продюсеров, а их выбирают или не выбирают. А что для меня важно? Свежий пример. Буквально два дня назад я отказался сниматься в картине, в которой сценарий, может быть, и неплохой, но предложенная мне роль абсолютно «плоская».
Там играть нечего. Ну отработаю я там пять дней, получу, наверное, неплохие деньги. Но зачем это мне? Мне это не-ин-те-рес-но.
А вот когда есть что играть и даже страшно, смогу ли я это сделать, азарт и тревога бьют через край: «Способен ли я?» Это же каждый раз надо доказывать – не бывает артиста раз и навсегда состоявшегося.
— Но тогда жить-то на что? Что приходится «изобретать» Игорю Скляру, чтобы жить достойно? Корпоративы, свадьбы олигархов?
— Нет, в таких мероприятиях я участвую крайне редко – раз в год от силы. И то с условием: если выступаю перед сидящими за столами, я хочу быть либо первым, либо вторым, пока «зрители» еще «не набрались», потому что петь, когда тебя никто не слушает – это мука адская. Но это не основные заработки, основные связаны только с театром и кино.
У меня есть два очень хороших спектакля антрепризных, и в кино я продолжаю сниматься, несмотря ни на что. Хотя чаще приходится отказываться. В прошлом году из 14 сценариев, которых у меня в-вот такая стопка возле камина лежит, я выбрал два, в которых есть нормальное человеческое жизненное содержание. А остальное…
— Не иначе как идет на растопку?
— (Смеется.) И между прочим, некоторые рукописи горят лучше, чем читаются… Сейчас очень много плохих сценариев, их пишут бригадами. Чушь полную пишут! Читаешь, и впечатление, как будто пэтэушники настрочили сочинение на тему «как я провел лето».
Не зная ни человеческих отношений, ни характеров, ни ситуации, ни языка, ни бытующих современных или несовременных выражений. Я уж не говорю о глубине, о драматургии. Вот это меня просто убивает.
— Но «пипл-то хавает»?
— К сожалению.
— Вы ностальгируете по атмосфере прежних съемок?
— Конечно! Настоящая творческая рабочая обстановка незабываема. Во-первых, это не часто бывает, особенно сейчас. Поэтому и начинаешь быть строптивым, потому что знаешь, как может быть по-другому.
— Если вспомнить вашу самую необычную роль, какую бы назвали?
— В картине «Узник замка Иф» я играл Бендетто, сумасшедшего парня, который по сценарию появлялся в женском обличье. Когда на меня одевали парики, платья, корсеты, юбки и много чего под ними (я уж не говорю о нанесенном макияже), я впервые понял: о-о-о, какие же несчастные создания женщины. Ужас!
Но оказалось, что это еще полбеды. В течение двух дней пока снимали нашу сцену, за мной ходили… мужики, думая, что я женщина. Причем на полном серьезе спорили за спиной, кто я «такая». Один утверждал, что я «Полищук», а другой говорил: «Ты что! Полищук – выше ростом. Это Андрейченко!».
— Как-то вы в шутку сказали, что коллекционируете слухи о собственной смерти. Много «экспонатов» собрали?
— Уже не собираю. Так получилось, что в 1987 году, как раз после картины «Батальоны просят огня», где «меня убивают», вот эти слухи упорно поползли.
Я слышал сам несколько вариантов. Один их западных «голосов», то ли «Голос Америки», то ли «радио Свобода» сообщил, что в переходе у Киевского вокзала известный русский артист Игорь Скляр заступился за девушку, к которой приставали хулиганы, получил 9 ножевых ранений и, не приходя в сознание, скончался в машине скорой помощи.
В другой раз меня мужик вез на вокзал, и, стуча себя в грудь, клялся, что его сестра, врач, неделю тому назад лично ему рассказывала, что Игорь Скляр умер у нее на руках. Потом меня «хоронили», когда я «разбился на машине в лепешку», когда на съемках «случайно застрелили».
Еще говорили, что я наркоман, получил заражение крови через ржавую иглу, долго болел и окочурился. Словом, поумирал я немало на своем веку. Но как сказала мне одна наша известная певица: «Раз тебя похоронили, значит, ты стал знаменитым!»
*
«О! СМОТРИ: «СТАРЫЙ РОЯЛЬ» ПОШЕЛ»
— У вас есть нереализованные замыслы, роли, которые хотелось бы сыграть?
— Говорить о том, что не состоялось, и чего бы я хотел, абсолютно бессмысленно. Как говорится, сослагательного наклонения в истории и в человеческой судьбе не существует. Было то, что было и сыграно то, что сыграно.
Конечно, я бы хотел сыграть ряд ролей, которые мне очень нравились, но какие-то сыграли другие люди. При этом я же не буду как в песне у Пугачевой «И Гамлета в безумии страстей который год играю для себя». Вроде как я — Гамлет, но никто больше об этом не знает…
Да и по большому счету мне грех жаловаться. Как любой мужчина должен в своей жизни посадить дерево, построить дом, вырастить сына, полюбить одну женщину и сделать ее счастливой, так и я, может, для того на свет и родился, чтобы сыграть одну хорошую роль в театре, сняться в хорошем кино, спеть одну хорошую песню, которые все знают и поют.
У меня есть роли, за которые мне не стыдно. Есть песня, которую я спел и которая была популярна, ее знали все. Есть страна, в которой меня знают, и где я слышу в спину: «О, смотри, «старый рояль» пошел!» Собственно программа почти выполнена. Сын Василий вырос, дом в Павловске построили – с бильярдом в гостиной у камина. Сад – цветет и плодоносит. Выходит, что я уже счастливый человек.
— Тогда последний вопрос. Если взять худшую версию развития событий: не будет талантливых сценариев, режиссеры окончательно переключатся на сериалы. Что будете делать?
— В конце 1980-х-начале 1990-х у меня был период, когда режиссеры почему-то хотели видеть меня обаятельным, веселым и заразительным, как Костя Иванов, и года два я сознательно отказывался от однотипных героев. Я вообще не снимался и дождался в 1993 году картины «Год собаки». Признаюсь, было страшно, потому что не знаешь, что завтра. Да и сейчас страшновато отказываться, а что делать?
К сожалению, я не могу представить себе ситуацию, когда я прихожу на киностудию, сажаю в ряд режиссеров и говорю: «Вот у вас, у вас, ну и, пожалуй, у вас я буду сниматься, а остальные — свободны!»
Слава богу, что есть еще — тьфу-тьфу-тьфу – хорошие сценарии и хорошие режиссеры, с которыми иногда удается сотрудничать. А уж когда ничего не будет, тогда и поговорим. Тогда вы меня и спросите: «Чем вы сейчас занимаетесь?» И может, я вам отвечу: «Да вот вожу туристов по Питеру, таксую!» А может, ресторанчик свой открою – пирожки буду печь…
