Откуда у вас тогда, в 80-е, взялась смелость стать «яркой женщиной»?
Это мой характер. Кто-то всю жизнь чего-то боится, другой ни в чем не уверен, а я всегда знала, чего хочу. Разные люди, в том числе профессионалы, сотни раз пытались мне что-то внушить, но я стояла на своем. И неважно, смотрю я на картину, дерево или слушаю музыку – у меня всегда был собственный взгляд, на который никто не мог повлиять.
Как сформировалась ваша личность – это как-то связано с трудным детством? Она закалялась, когда вы неделями жили в детском саду, вне дома?
Вполне возможно. И может, это хорошо, что тогда было так трудно. И не так уж хорошо для жизни, если ты домашний ребенок. Ведь так я научилась постоять за себя. С раннего возраста сразу оказалась в социуме. Нужно было бороться за себя и за свое место. Возможно, именно поэтому у меня и есть собственные мысли. Я сама по себе.
Что вы вспоминаете из детства?
Очень приятное время. Хотя… если спросить меня про новогоднюю елку, то единственное, что всплывает в памяти, это темная елка, вокруг которой я все еду и еду на машинке. Ведь в садике никого еще не было, а меня отдали на неделю.
Никто не знает, как правильно воспитывать детей. Есть замечательные семьи, в которых дети с неприемлемым поведением, а бывает и наоборот. Нет тут четкого рецепта. Единственное, что могу сказать, оглянувшись назад, – мы многого не знаем даже сами о себе. И я тоже не знаю.
По-прежнему такое ощущение?
Да. Что-то иногда узнаю благодаря друзьям, знакомым, коллегам, но порой в жизни все как-то само складывается. Я даже не знаю, как вышло, что я начала ставить танцы. Хотя нет, знаю – потому что не было никого, кто мог бы это делать. Так это и началось. И с костюмами тоже. Мне пришлось их придумывать и в Jūras pērle, и до этого. Ведь не было из чего, да и подсмотреть негде. Так что думала сама. (Смеется)
Страшно не было? В те времена было достаточно выйти на улицу в черных колготках, чтобы приобрести славу «ночной бабочки», а тут такая дерзость… Выступать на сцене в сверкающем костюме!
Каком сверкающем? В прозрачном! Страха не помню. Но однажды, когда мне было совсем мало лет, мы с каким-то ансамблем поехали выступать на фестиваль. Мы были в джинсах, и из-за этого в нас бросали камнями. Пришлось быстро бежать. Такое я испытала только один раз в жизни. Больше не помню, чтобы кто-то пытался мне что-то регулировать. Да, были разные мнения, но я равнодушна к тому, что говорят другие.
В какой момент началось это «все равно»? В три года, когда нужно было выжить одной в детском саду? В двенадцать, когда начали петь и нужно было выйти на сцену? Или когда кто-то бросал эти камни?
Думаю, мы формируемся в детстве. Вот позже не помню, чтобы я плакала. Но тогда… Вспоминаю школьные годы. Никого не было дома, мне приходилось самой вставать, одеваться и идти в школу. И как-то раз, когда я уже почти дошла до школы, обнаружила, что не надела юбку.
Тогда были такие юбочки, их пристегивали на пуговицах к фартуку. И фартук у меня был, а юбки не было. Я это увидела и, естественно, плача, ушла домой. Для меня это было кошмарное происшествие. И, похоже, единственным разом, когда я сильно плакала…
Вот тут появляется аспект Лаймы сильной и чувствительной. Культивируется образ всемогущей Лаймы, а при этом в каком-то интервью вы рассказываете, что до детсада за вами присматривала хозяйка, которая имела обыкновение «воспитывать». И вы подмешали ее курам в корм мазь от ревматизма, а потом очень сильно переживали за здоровье одной курицы… Выходит, это все-таки был чувствительный ребенок, которому не все равно?
Видимо, так это и было. Вы это сказали, и сразу всплыло воспоминание. Я всегда сильно жалела животных – кошек, ежей. Я могла целыми днями, если была такая возможность, лежать на лугу и смотреть, как прыгают кузнечики. Видимо, все это было во мне. Но потом возникло ощущение, что я другая. Потому что жизнь тебя формирует.
Может быть, есть точка отсчета? Вы ощутили дух борьбы «за своих»?
Думаю, это началось, когда появился мой коллектив. Тогда возникло сильное чувство ответственности. Это ужасно сильное чувство ответственности, по-моему, главная черта моего характера. Будь то за собак, семью или концерт… Я почувствовала это, когда появилась моя первая собака. А когда у тебя есть коллектив, тебе надо собраться, больше нет места всяким сомнениям.
Марина Абрамович как-то заявила, что женщина-художница не может сочетать семью, воспитание детей и полноценную творческую деятельность. Мужчина может, а женщина – нет. А вы что думаете?
Согласна, что мужчина-художник всегда возьмет себе то, что ему необходимо для искусства, и, если захочет, будет иметь и семью, а для женщины это исключительно сложно. Ведь мужчины привыкли, что женщины, окружающие их обслуживают.
Мы, женщины, себе этого не позволяем. А что касается выбора иметь или не иметь детей, думаю, все иначе – просто в жизни так случается. Нам с Андреем всегда казалось – авось еще успеем. То по одной причине не могли, то по другой. Теперь думаю: возможно, правильно так, как оно есть. Потому что ребенок был бы обделенным.
Искусство, сцена требует многого. И я вижу, что происходит у коллег. Либо они вынуждены не идти до конца в профессии, поскольку ребенок требует своего, либо с детьми большие проблемы. Честно говоря, я и собак своих не успеваю воспитать – как я могла бы воспитать ребенка? Собаке нужен всего год, чтобы заложить фундамент.
Ребенку от родителей необходима вся их жизнь. А у меня в году было всего двадцать свободных дней! Какие дети?.. И у Майи Плисецкой не было детей. Был ребенок сестры, который переживал, что она потратила все деньги, не оставив ничего в наследство. Не понимая, какая это была личность и какая звезда. Неблагодарное дело… Женщина всегда жертвует собой, чтобы воспитать ребенка.
Женщина – не только создательница детей…
Естественно нет. Но если и ребенка вырастила, и еще что-то успела… Это ужасно трудно. И не ценится! Думаю, женщинам надо платить бóльшую зарплату, чем мужчинам, они это заслужили. Когда-то своим танцовщицам я говорила: только не делайте аборт. Если не хочешь этого ребенка, роди и отдай мне. Я внезапно поняла, что аборт – это ужасно.
Это страшный грех. Но надо дойти до этого осознания своим умом, а не потому, что кто-то тебе это сказал. Поэтому для меня ходить на исповедь – не главное. Я сама испытала это откровение. И глубокое, величайшее раскаяние – когда оно случилось, было очень тяжело. Не так просто, как сходить исповедовать грехи.
Было ли это связано с раком, от которого вы теперь вылечились?
Нет. Это произошло абсолютно внезапно. Меня в миг охватило просветление и величайшее раскаяние в том, что я это сделала. Сидела в самолете, и вдруг пришла мысль – о боже, я ведь когда-то сделала аборт… Такой грех!
Переживания, которые я испытала в тот момент… Это даже нельзя назвать сожалением. Сожаление – это если ты вечером съешь слишком много, а на следующий день не влезаешь в юбку. Здесь все было гораздо серьезнее. Не могу даже найти настоящие слова, чтобы описать глубину эмоций. Думаю, лишь тогда человеку можно простить содеянное, когда он испытывает нечто подобное. Все остальное…
А удалось ли это отпустить? Простить себе?
Переживи это, осознай – и все. Надо продолжать жить с тем, что ты совершил. Вариантов-то нет. Еще одна ужасная вещь, которую я осознаю и с которой мне приходится жить: пришлось усыпить собаку. Моего ротвейлера, которого я очень-очень любила. Ей было пять лет. Беда в том, что она ужасно всех кусала, кроме меня. Мою маму тоже. Так что я поехала на концерты, разрешив ее усыпить.
Пока летела полтора часа, думала: они же в самом деле могут это сделать! Как только самолет сел, я позвонила, чтобы отменить, но… было уже поздно. И за это я очень себя упрекаю – что не взяла на себя ответственность. Я должна была придумать, как решить эту проблему. Сама. Да хоть обеим уйти из дома! Но не это… Так постепенно мы и учимся пониманию того, что несем ответственность за каждого, кого близко к себе подпускаем.
Тут еще и сильнейшее чувство вины…
Да. Оно тоже есть во мне.
Как с этим жить?
Ну, не надо в жизни делать ничего плохого…
Но иногда это осознание приходит только потом…
Я могу быть благодарна за то, что у меня в жизни такое было всего пару раз.
(Замолкает) Наверное, еще тогда, когда уволила музыканта. Очень не люблю расставаться с людьми, но вариантов не было: я поняла, что у меня не будет коллектива, если он останется. Нужно было принять тяжелое решение. И я переживала.
С абортом было иначе – в то время я не переживала. Мы не осознавали, что делаем, казалось, что все правильно. А теперь всем доступна информация, все четко знают, что это маленькое сердечко бьется уже через пару недель. Тогда мы ничего этого не знали. Возможно, только этим я могу себя оправдать.
