Дворец был построен недавно, но не выдерживал порывов ветра, срывавших черепицу, и начал разрушаться.
Светлейший князь Меншиков собирался заменить черепицу на кровельное железо, но потом ему стало не до этого: государь начал строить новый город, и Александр Данилович обзавелся вторым, петербургским домом.
…Ветер дул с Невы, с утра снова кололо сердце и ныло в боку, и светлейший князь велел истопить баню. Он считался очень чистоплотным человеком и мылся часто: раз в месяц. А теперь и вовсе ходил в парную чуть ли не через день — не для чистоты, а здоровья ради.
Здоровенный драгун охаживал его березовым веником, но колотье в сердце не проходило, и князь уговаривал себя потерпеть. Вскоре боль уйдет, отпустит и бок, а потом все будет хорошо — он перехитрил своих врагов, переборет и болезнь.
Эх, оказаться бы в Москве! В своем дворце на Яузе, где от стен не тянет сыростью… Он бы быстро поправился.
Тучный обрюзгший человек лежит на полке в бане, трет грудину и морщится. Когда-то Александр Данилович был сухощав, строен, быстр в движениях, легок на ногу, а сейчас его тело похоже на рыхлое тесто.
Напарившись вдоволь, светлейший встает и идет в предбанник, драгун накидывает ему на плечи отороченный собольим мехом халат.
Меншиков идет через двор, треплет по холкам запрыгавших у его ног огромных сторожевых догов, входит в просторную переднюю и поднимается в свой кабинет.
Заваленный бумагами дубовый стол, кресло с набитыми овечьей шерстью подушками — здесь он работает до обеда. Светлейший князь перебирает бумаги: прошение, прошение, опять прошение…
А вот и приятные послания: черниговский полковник Полуботок кланяется ему серебряной чашей с человеческую голову, сумской полковник — вороным цугом в шесть лошадей.
Приятно! Толстая стопка отчетов управляющих — у него больше двухсот тысяч крепостных, все-то не перечтешь!
Бумага с собственноручной подписью покойного Петра Алексеевича: князь просил снять с него шестисоттысячный штраф, наложенный за воровство и взятки, но государь уменьшил его вполовину.
И ему еще повезло. Государыня императрица умела заговаривать царский гнев не хуже покойного Лефорта: заласкала государя и вымолила у него прощение…
Ее величество помнила добро: без него она так бы и осталась Мартой Скавронской. Меншиков перебирает бумаги, трет бок и усмехается: он ведь узнал Марту раньше государя, да и ласкал горячее. Падyчaя и дурная болезни супружескому делу не помощницы….
Писать светлейший не умеет, и ему помогает секретарь: Меншиков диктует, ставит подписи, а тот шустро пишет и подает бумаги.
О жалованье приказным (не платить вовсе — пусть кормятся с просителей), о новых корабельных фонарях, о дорожном сборе, о ворах, разграбивших на Волге купеческий караван…
О том, что нужно вычистить нужники в московском доме — а их больше двух десятков.
Бумаги убывают, дело идет к обеду. Опасности светлейший не чувствует: всю жизнь он ходил по лезвию бритвы, и к старости его чутье притупилось.
История Отечества в представлении светлейшего князя была проста и вела к одной единственной цели: он должен получить все.
Теперь, после смерти государыни Екатерины, он стал первым лицом в империи. Вот женит государя Петра II на своей дочери Марии, и следующий император будет ему внуком…
Меншиков слушает, ка секретарь читает реляцию из Стокгольма, затем донесение воеводы из Белоозера, и представляет свою Машу на царском троне.
Вот она открывает придворный бал… А вот въезжает на императорской карете в Кремль с экскортом гвардейцев. А он — рядом, на нем сплошь расшитый золотом, усыпанный бриллиантами камзол.
Его московский дом станет первым дворцом Российской империи: рюриковичам с гедиминовичами и всем послам придется кланяться тестю государя.
В это время подросток-император Петр II читал переданное ему украдкой письмо от бабушки Евдокии Лопухиной. Она писала ему о князе Меншикове. О первой жене Петра Алексеевича светлейший князь давно забыл. А она ничего не забыла.
Муж постриг ее в монахини. В монастыре Евдокия Федоровна полюбила, и ее друга, капитана Глебова, пытали и живьем посадили на кол. А Евдокию заточили в Шлиссельбургскую крепость — и главным тюремщиком был петербургский губернатор Меншиков.
Единственный сын Евдокии умер под пыткой, говорили, что на дыбу его поднимал сам светлейший князь Меншиков.
Теперь убийца сына должен породниться с ее внуком — и она не может этому помешать: хоть опальная царица теперь и не в Шлиссельбурге, но в заточении, ее не выпускают из Новодевичьго монастыря.
Петр II дочитал письмо и представил как бабушка мается без прислуги и хорошего платья, сунул письмо в карман и отправился на охоту.
Гончие мчались за волком, ветер холодил лицо, рядом с мальчиком-императором скакал его новый кумир, рослый двадцатилетний оболтус — гвардии капитан Иван Долгорукий.
Охота была удачной. После заехали к Долгоруким на ужин. Сестра капитана Екатерина была стройна, нежна и смешлива — не чета ломаке Маше Меншиковой, которую Петр называл «фарфоровой куклой».
На следующий день светлейший князь Меншиков расхворался, а когда баня ему наконец помогла, было уже поздно: император по уши влюбился в княжну Катю Долгорукую. Бабушка в своем письме сумела втолковать внуку, что князь Меншиков — иcчaдие ада.
Московский дом, построенный для Франца Лефорта и перестроенный князем Меншиковым, теперь опустел. В нем никто не жил. А из ворот петербургского дома Меншикова потянулся длинный обоз -в ссылку князь вез домашнее добро, слуг, детей и супругу.
В дороге самые ценные вещи конфисковали, слуг и домочадцев становилось все меньше. Супруга Дарья Михайловна умерла в пути. В Тобольскую губернию, в село Березово, добрались немногие — сами Меншиковы да несколько приближенных.
12 ноября 1729 года в Березове от инсульта скончался 56-летний Александр Данилович Меншиков, а 26 декабря 1729 года от оспы умерла в день своего восемнадцатилетия его любимая дочь — бывшая царская невеста Мария Александровна Меншикова.
Вторую дочь Сашу и сына Александра через некоторое время вернули ко двору.
Им даже отдали часть имущества, и род Меншиковых благоденствовал еще полторы сотни лет — о том, что могила его основателя затерялась на глухом погосте, дети, внуки и правнуки князя не печалились.
Но злоключения светлейшего на этом не закончились.
В начале XIХ века шла долгая бюрократическая переписка о теле князя Меншикова. Оно было обнаружено случайно — князь выглядел как живой.
Его правнук, флигель-адъютант и любимец Николая I, тобольский губернатор, решил, что драгоценная мумия оживит его подзабытую карьеру.
Губернатор приказал отрезать у мощей прядь волос и с почтительным письмом отправил ее в Петербург: к письму и локону приложили меншиковские нательный крест и башмак.
А императору донесли, что сподвижнику Петра вырезали глаз.
Над головой губернатора загрохотала гроза, из Петербурга прилетела бумага: «Дошло до сведения государя, что 6-го числа прошедшего января в городе Березове вырыто из земли тел покойного фельдмаршала князя Меншикова…»
Губернатор пришел в ужас и оставил свою затею, а могила светлейшего князя затерялась навсегда. Бюрократический переполох вокруг березовского поста случился в 1825 году, а за сто лет до этого, в 1727 году у Лефортовского дворца появился новый хозяин.
