— Так, Даша… Надо поговорить. Пашка со следующей недели переезжает к нам.
Дарья оторвала взгляд от экрана ноутбука, на котором стройными рядами бежали цифры квартального отчёта. Она медленно сняла очки и аккуратно положила их на стопку бумаг. Игорь стоял посреди комнаты, в расстёгнутом пальто, от него ещё пахло морозной улицей. Он старался выглядеть уверенно и по-деловому, как человек, объявляющий давно принятое и не подлежащее обсуждению решение. Но его бегающий взгляд и то, как он переминался с ноги на ногу, выдавали его с головой. Он не сообщал. Он прощупывал почву.
Она молчала, давая ему возможность продолжить, договорить свою заготовленную речь до конца. Это молчание заставило Игоря занервничать.
— Ну, у них там с матерью совсем беда. Конфликт поколений, ты же понимаешь… Она его пилит с утра до ночи, совсем житья не даёт. Парню двадцать лет, а она его контролирует, как маленького. Он же мужик уже, ему нужна свобода, пространство. В общем, я сказал, что он может пожить у нас. Временно, конечно. Пока всё не уляжется. Надо же помочь родному сыну.
Он закончил и посмотрел на неё с заискивающей, почти виноватой улыбкой. Он ожидал чего угодно: уговоров, недовольства, может быть, даже короткой вспышки гнева, которую он бы легко погасил своей «мужской логикой» и отцовским долгом. Но ответ Дарьи прозвучал так же ровно и холодно, как стекло, к которому прикоснулись на морозе.
— Нет.
Одно короткое слово. Оно упало в тишину комнаты, и Игорю показалось, что температура в ней опустилась на несколько градусов. Он моргнул, не сразу осознав услышанное.
— Что значит «нет»? — переспросил он, его голос дрогнул от изумления. — Даша, ты не поняла. Это мой сын. Мой единственный сын. Я не могу просто выкинуть его на улицу.
— На улицу его никто не выгоняет, — Дарья спокойно взяла со стола чашку с остывшим чаем, но не отпила, а просто держала её в руках. — У него есть дом. И мать, которая, если я правильно помню твои же рассказы, не «пилит» его, а пытается заставить либо поступить в институт, либо найти работу. Или под «конфликтом» и «отсутствием житья» ты имеешь в виду именно это?
Игорь побагровел. Она била точно в цель, без всякой эмоциональной шелухи. Она не обвиняла, а констатировала факты, и это бесило больше всего.
— Это не твоё дело, какие у них там отношения! Моё дело — помочь ему! Он моя кровь! Я думал, ты меня поймёшь, поддержишь. Мы же семья!
Он повысил голос, переходя в наступление. Он начал ходить по комнате, размахивая руками, заполняя пространство своей фигурой, своим возмущением. Он пытался давить, создавать ощущение своей правоты через объём и звук. Дарья же оставалась неподвижной. Она сидела за своим столом, в своём выверенном и упорядоченном мире, и смотрела на его метания с интересом энтомолога, наблюдающего за суетливым жуком.
— Именно потому, что мы семья, я и не хочу превращать нашу квартиру в перевалочный пункт для взрослых бездельников. Игорь, давай без этих высоких слов про «кровь» и «долг». Ты хочешь притащить в наш дом двадцатилетнего парня, который сбегает от матери, потому что она требует от него элементарных вещей — ответственности и самостоятельности. Ты хочешь, чтобы он сел на шею мне. Потому что убирать за ним, готовить ему и обстирывать его будешь не ты. Буду я.
Она поставила чашку на стол. Звук был тихим, но отчётливым. Игорь замер.
— Я не позволю тебе превратить мою жизнь в обслуживание твоего инфантильного отпрыска. Поэтому слушай внимательно.
— Ну!
— Твой сын не будет жить с нами! У него есть мать, вот с ней пусть и живёт! Или же пусть ищет работу и снимает себе квартиру! Всё! Точка!
Слово «точка», произнесённое без тени сомнения, ударило Игоря сильнее, чем любой крик. Он застыл на месте, его заготовленные аргументы о семейных ценностях рассыпались в пыль. Он ожидал спора, но получил приговор. Это вывело его из себя. Его лицо из растерянного стало злым, на скулах заиграли желваки.
— Ты совсем ума лишилась? Бессердечная ты, вот кто! Я для нас стараюсь, дом содержу, а ты… Ты готова вышвырнуть моего ребёнка из-за своего эгоизма! Думаешь только о своём комфорте!
Он снова начал нарезать круги по комнате, теперь уже не как проситель, а как хищник в клетке. Его тень металась по стенам, создавая ощущение хаоса. Дарья продолжала сидеть за столом, и эта её неподвижность, это демонстративное спокойствие выводили его из себя ещё больше. Она не давала ему зацепиться, не вступала в перепалку, лишая его энергии для скандала.
— Мой комфорт, Игорь, это не разбросанные по дому грязные носки твоего «ребёнка». Мой комфорт — это не пустой холодильник в середине недели, потому что кто-то решил устроить ночной дожор. Мой комфорт — это порядок и предсказуемость, которые я создавала в этом доме. Ты предлагаешь мне обменять всё это на сомнительное удовольствие быть прислугой для твоего сына.
— Он не будет сидеть на твоей шее! Я буду давать ему деньги! — выкрикнул он, понимая, что его аргументы звучат жалко.
Дарья медленно поднялась. В её движениях не было суеты. Она подошла к своему рабочему столу, выдвинула верхний ящик и достала несколько аккуратно скреплённых листов бумаги. Она делала это так обыденно, будто доставала ежедневник, чтобы проверить расписание. Затем она вернулась к обеденному столу и положила бумаги перед Игорем. Сверху лежал простой синий колпачок от шариковой ручки.
— Хорошо, — её голос стал ровным и деловым, в нём не осталось и следа раздражения. Это был голос человека, перешедшего к следующему пункту повестки дня. — Пусть живёт. Но на моих условиях.
Игорь недоверчиво уставился на листы. Верхний был озаглавлен жирным шрифтом: «Договор найма жилого помещения».
— Что это за цирк? — прошипел он.
— Это не цирк. Это правила, — Дарья методично начала загибать пальцы. — Первое. Комната, в которой он будет жить, сдаётся ему в аренду. Плата — пятнадцать тысяч рублей в месяц. Вносить авансом, до первого числа. Второе. Вот график дежурств по квартире. Уборка ванной, туалета, кухни, вынос мусора. Если пункт не выполнен — штраф, тысяча рублей за каждый пропуск. Третье. Вот расчёт коммунальных услуг за прошлый месяц. Его доля — одна треть. Оплачивается вместе с арендой. И четвёртое, самое главное.
Она сделала паузу, взяла ручку и постучала её кончиком по последнему пункту на листе.
— У него есть ровно две недели с момента заселения, чтобы найти официальную работу. Не подработку грузчиком на один день, а постоянную работу. Если через четырнадцать дней он её не находит, он немедленно съезжает. Без всяких разговоров. И если хоть раз оплата задержится хотя бы на один день, я лично, своими руками, выставляю его вещи за дверь. Тебя даже ждать не буду.
Она положила ручку на бумаги и пододвинула всё это ближе к нему. Её взгляд был прямым и твёрдым.
— Ты же хочешь помочь сыну? Хочешь научить его жизни? Отлично. Вот тебе инструмент. Настоящая, взрослая жизнь. С ответственностью, обязанностями и последствиями. Так что подписывай, раз ты такой заботливый отец. Ставь свою подпись как гарант. Или… — она сделала едва заметную паузу, — или иди и живи с ним сам. На съёмной квартире. Оплачивая его счета и убирая за ним его мусор. Выбирай.
Игорь подписал. Не глядя, с ожесточённым видом, будто не ставил подпись под унизительным для себя договором, а выцарапывал на камне клятву мести. Он швырнул ручку на стол и вышел из кухни, демонстративно громко пройдя в спальню. Дарья молча взяла бумаги, сложила их в тот же ящик стола и вернулась к своему отчёту, словно ничего не произошло. Следующие три дня они почти не разговаривали. Игорь отвечал односложно, ел отдельно и демонстративно игнорировал её присутствие. Он ждал, что она сломается, пойдёт на попятную, но она вела себя так, будто этот холодный нейтралитет — самая естественная форма их сосуществования.
В субботу в полдень раздался звонок в домофон. Игорь, который до этого сидел перед телевизором, подскочил, как по команде. Дарья, стоявшая у плиты и помешивавшая в сковороде овощи, даже не повернула головы. Она слышала, как муж пролетел по коридору, как щёлкнул замок входной двери.
— Пашка! Заходи, заходи скорее!
На пороге появился Павел. Высокий, немного сутулый, в модной куртке и с одной спортивной сумкой, небрежно перекинутой через плечо. Он вошёл в квартиру не как гость, а как человек, вернувшийся в своё законное владение после недолгого отсутствия. Он окинул взглядом прихожую, скользнул глазами по Дарье, стоявшей в глубине кухни, и с усмешкой бросил сумку на пол. Глухой удар по ламинату прозвучал в тишине вызывающе.
— Ну, привет, что ли, — бросил он в сторону Дарьи, а затем повернулся к отцу. — Нормально у вас тут. Просторненько. А где моя комната?
Игорь засуетился, подхватил сумку сына, будто это был ценный артефакт.
— Пойдём, я тебе всё покажу. В дальней комнате, там и стол есть, и диван раскладывается. Всё как надо. Чай будешь? Голодный, наверное, с дороги?
Паша, не отвечая, проследовал за отцом, по-хозяйски заглядывая в гостиную. Он плюхнулся на диван, вытянув ноги в грязных кроссовках, и достал телефон. Игорь продолжал кружить вокруг него, пытаясь создать иллюзию радушного приёма. Дарья выключила плиту. Она сняла фартук, аккуратно повесила его на крючок и, взяв со стола два экземпляра того самого договора, медленно пошла в гостиную.
Она остановилась напротив дивана. Её спокойствие было абсолютным.
— Павел, я рада, что ты добрался, — произнесла она ровным тоном. — Прежде чем ты распакуешь вещи и выпьешь чай, нам нужно уладить одну формальность.
Паша оторвал взгляд от телефона. Игорь замер на полпути к кухне, его лицо вытянулось.
— Даш, ну давай не сейчас, а? — пролепетал он. — Парень только приехал, устал…
— Нет, Игорь. Именно сейчас, — отрезала она, не сводя глаз с Павла. — Чтобы потом не возникало никаких недопониманий. Я хочу, чтобы правила нашего совместного проживания были ясны с самого начала.
Она протянула один экземпляр бумаг Павлу. Тот с недоумением взял листы, пробежал глазами по заголовку и фыркнул.
— Это что, прикол какой-то? Договор аренды? Пап, ты серьёзно?
Он посмотрел на отца, ища поддержки, и в его взгляде читалось презрительное удивление. Игорь мучительно покраснел. Он хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он просто беспомощно переводил взгляд с холодной, как айсберг, жены на насмешливо-возмущённого сына.
— Это не прикол, — ответила за него Дарья. — Это условия, на которых ты здесь живёшь. Пятнадцать тысяч в месяц за комнату, плюс твоя доля коммуналки. Уборка по графику. И две недели на поиск работы. Твой отец выступил гарантом. Его подпись стоит внизу.
Ухмылка сползла с лица Павла. Он уставился на подпись отца внизу документа, потом снова поднял глаза на Дарью. В его взгляде теперь не было насмешки, только холодная, плохо скрываемая ненависть. Он понял, что это не шутка, а хорошо спланированная операция. И руководила ей не его бывшая мачеха, а эта спокойная женщина, которая смотрела на него так, будто оценивала некачественный товар.
— Ясно, — процедил он сквозь зубы, бросив бумаги на журнальный столик. — Понятно теперь, на ком ты женился, пап.
Он демонстративно встал, поднял свою сумку и, не глядя ни на кого, прошёл в дальнюю комнату. Через секунду раздался сухой, отчётливый щелчок дверного замка. Игорь стоял посреди гостиной, раздавленный и униженный дважды — сначала женой, а теперь и сыном. Дарья молча подобрала сброшенные сыном листы, положила их на его экземпляр и оставила на столике. Она победила в этой схватке. Но война в стенах их квартиры только начиналась.
Неделя превратила квартиру в минное поле молчания. Паша существовал как призрак. Он выходил из своей комнаты, ставшей его берлогой, только для того, чтобы совершить набег на холодильник, оставляя за собой грязную посуду и крошки. Он не здоровался, не отвечал на вопросы, передвигался по квартире с видом оскорблённого принца в изгнании. Игорь пытался делать вид, что всё в порядке. Он вёл с сыном какие-то тихие разговоры за закрытой дверью, тайно совал ему деньги «на карманные расходы» и с виноватым видом убирал за ним то чашку, то тарелку, когда думал, что Дарья не видит. Но она видела всё. Она молчала, методично отмечая в календаре каждый прошедший день. Обратный отсчёт шёл.
Развязка наступила в четверг. Дарью отпустили с работы на три часа раньше — отменилось важное совещание. Она вошла в тихую, как ей показалось, квартиру. Но тишина была обманчивой. Из кухни доносилось тихое звяканье посуды и шум воды. А из комнаты Паши — приглушённые звуки выстрелов и взрывов из видеоигры. Она сняла туфли и, не разуваясь, прошла на кухню.
Картина, открывшаяся ей, была одновременно жалкой и отвратительной. Игорь, её муж, стоял у раковины, по локоть засучив рукава рубашки, и сосредоточенно отмывал от засохшей гречки тарелку. Рядом на столешнице громоздилась целая гора грязной посуды — следы пиршеств Павла за последние пару дней. Игорь был так поглощён своим занятием, что не услышал, как она вошла.
— Что здесь происходит, Игорь?
Её голос не был громким, но в мёртвой тишине кухни он прозвучал как выстрел. Игорь вздрогнул и обернулся. На его лице отразилась целая гамма чувств: страх, вина, растерянность. Он выдернул руки из воды, вытирая их о джинсы.
— Даш, ты… ты рано сегодня. Я просто… тарелку мою. Он поел.
— Я вижу, что он поел, — она обвела взглядом гору посуды. — Похоже, ел он много и с аппетитом. Пока ты убираешь за ним, как прислуга.
Она не стала продолжать разговор с ним. Это было бессмысленно. Развернувшись, она молча пошла к комнате Паши. Игорь что-то залепетал ей в спину, пытаясь остановить, но она его уже не слышала. Она не постучала. Она просто резко толкнула дверь.
Павел полулежал на незаправленном диване, в наушниках, с геймпадом в руках. На экране телевизора какой-то спецназовец расстреливал врагов. Он обернулся на звук открывшейся двери с выражением крайнего раздражения на лице. Увидев Дарью, он демонстративно отвернулся обратно к экрану.
— Как успехи с поиском работы, Павел? — ледяным тоном спросила она.
Он нехотя снял один наушник.
— Ищу. Не всё сразу.
— Разумеется, — кивнула Дарья. — Такую важную миссию, как спасение мира от виртуальных террористов, нельзя прерывать ради такой ерунды, как работа. Особенно когда есть отец, который с радостью вымоет за тобой посуду.
Она развернулась и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Игорь стоял в коридоре, бледный, как полотно. Теперь она смотрела только на него. Вся её выдержка, всё её хладнокровие испарились. Осталась только холодная, концентрированная ярость.
— Ты моешь за ним посуду. Ты даёшь ему деньги. Ты врёшь мне в лицо каждый день, покрывая этого паразита. Ты сделал свой выбор, Игорь. И это не я. И не наш дом. Ты выбрал вот это, — она неопределённо махнула рукой в сторону комнаты Паши. — Это твоё будущее. Обслуживать взрослого лба, который не способен даже тарелку за собой в раковину поставить. Ты не отец, который помогает сыну стать на ноги. Ты — соучастник, который поощряет его деградацию и ничтожество. Ты делаешь его слабее с каждым вымытым за ним блюдцем.
Она сделала шаг к нему. Он инстинктивно отступил.
— Мои условия были предельно ясны. И ты их нарушил. Ты растоптал наш договор и растоптал моё уважение к тебе. Так вот, слушай мой финальный вердикт. Собирай его вещи. А потом свои. У вас есть время до завтрашнего вечера, чтобы освободить мою квартиру.
Она произнесла слово «мою» с отчётливым, стальным нажимом. Игорь открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл слов. Из комнаты вышел Паша, привлечённый криком. Он стоял, прислонившись к косяку, с ленивой усмешкой на лице, наблюдая за унижением отца. Дарья в последний раз посмотрела на них обоих — на жалкого, сломленного мужа и его самодовольного сына. Она не стала дожидаться ответа. Развернувшись, она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Не хлопнула, а именно закрыла. Тихо и окончательно, отрезая их от своей жизни…
