Анна сидела за кухонным столом с блокнотом и ручкой, на экране ноутбука перед ней светилась таблица с меню на Новый год. Двадцать восьмое декабря, до праздника оставалось три дня, а список гостей всё ещё не был окончательно утверждён.
— Так, салаты я уже расписала, — пробормотала она, водя пальцем по строчкам. — Оливье, конечно, селёдку под шубой, греческий… Горячее — курица с овощами, запечённая свинина… Дим, ты как думаешь, твоим родителям хватит двух мясных блюд или добавить ещё что-то?
Дмитрий стоял у окна с кружкой кофе, глядя на заснеженный двор. В его позе было что-то напряжённое, хотя Анна этого пока не замечала. Она была слишком увлечена планированием — первый Новый год в уже собственной квартире, без ипотечных платежей висящих над душой дамокловым мечом. Они выплатили последний взнос в октябре, и Анна с тех пор чувствовала себя так, будто с плеч неподъёмную ношу.
— Дим, ты меня слышишь? — повторила она, подняв взгляд.
— Угу, — отозвался муж, не оборачиваясь. — Двух хватит.
— Отлично. Тогда на десерт я сделаю свой фирменный наполеон и куплю мандаринов побольше. Дети же любят. — Анна улыбнулась, представляя, как её племянник Максимка, сын брата, будет бегать по квартире с мандариновой кожурой, оставляя повсюду цитрусовый аромат. — Кстати, Лёша сказал, что они придут к шести, чтобы Максим не устал слишком поздно. Можем перенести ужин на полседьмого?
Дмитрий наконец обернулся. На его лице было странное выражение — смесь решимости и какой-то неловкости.
— Ань, нам надо поговорить о списке гостей.
— Говорим же, — улыбнулась она. — Твои родители, Катя с Сергеем, мои родители, Лёша с Ириной и Максимом. Ещё я думала позвать Светку с работы, но она вроде сама собирается на дачу…
— Твоя родня не нравится моей маме, их не приглашаем, — отрезал Дмитрий, и эти слова упали между ними как обломок льда с крыши — тяжело и неожиданно.
Анна замерла с ручкой в руке. Несколько секунд она просто смотрела на мужа, пытаясь понять, правильно ли расслышала.
— Что?
— Я сказал, что твою родню мы не приглашаем, — повторил Дмитрий тише, но всё так же твёрдо. — Мама вчера говорила. Сказала, что если будут твои родители и брат с семьёй, она не придёт.
— Подожди, подожди. — Анна положила ручку и откинулась на спинку стула. — То есть, Римма Петровна поставила нам ультиматум? Серьёзно?
— Не надо так говорить. Она не ультиматум ставила, она просто…
— Что «просто»? — Голос Анны стал острее. — Дим, я не понимаю. Мы пять лет женаты, всё это время нормально общались семьями, и вдруг твоя мама решила, что моя родня ей не нравится? Почему?
Дмитрий тяжело вздохнул и прошёл к столу, сел напротив жены.
— Она сказала, что в прошлый раз, когда мы были у твоих родителей на дне рождения твоего отца, твоя мама сделала какой-то намёк про то, что мы с тобой слишком много тратим на ипотеку и могли бы подумать о детях. Мол, биологические часы тикают.
— И что? — Анна нахмурилась. — Мама действительно говорила что-то похожее, но это была обычная разговорная фраза, никакого подтекста.
— Моя мама восприняла это как упрёк. Типа, что это она виновата, что давит на нас, чтобы мы покупали квартиру получше, в центре. — Дмитрий помялся. — Ну, ты же знаешь, мама всё близко к сердцу принимает.
— Так это же было в июле! Полгода назад! — Анна почувствовала, как внутри неё начинает закипать возмущение. — И она только сейчас решила обидеться?
— Она не обижалась, она просто… копила. — Дмитрий потёр лицо ладонями. — А потом ещё был тот случай с твоим братом.
— Какой случай?
— В сентябре, помнишь, мы все вместе были в кафе, и Алексей пошутил про то, что моя мама слишком много говорит о своих болячках. Типа, медицинский справочник на ножках.
Анна сощурилась, вспоминая. Да, действительно, было что-то такое. Лёша никогда не отличался особой дипломатичностью, но это была безобидная шутка — Римма Петровна действительно могла час рассказывать о своём давлении и суставах.
— Это была шутка, Дим. И твоя мама тогда сама посмеялась.
— Вежливо посмеялась, — поправил муж. — А потом всю дорогу домой плакала в машине. Сказала, что её унизили при всех.
Анна чувствовала, как её челюсти сжимаются всё крепче.
— Значит, твоя мама полгода копила обиды на мою семью, а потом решила, что самое подходящее время объявить об этом — за три дня до Нового года, когда я уже всё спланировала?
— Ань, не переворачивай. Мама имеет право на свои чувства.
— Имеет! — Голос Анны повысился. — Но она не имеет права диктовать мне, кого приглашать в мою собственную квартиру!
— В нашу квартиру, — холодно поправил Дмитрий, и Анна почувствовала, неприятный холодок.
— Извини?
— Я сказал — в нашу квартиру. И мама тоже имеет право голоса.
— Так же, как моя мама и мой брат? Или у твоей семьи какие-то особые привилегии?
— Анна, не надо истерики. — Дмитрий встал, его лицо стало жёстким. — Я просто говорю, как есть. Мама сказала, что ей некомфортно находиться в одной комнате с твоими родителями. И я не хочу портить ей праздник.
— А мой праздник? А праздник моих родителей? Моего брата? — Анна тоже вскочила. — Или они не считаются?
— Ты можешь встретиться с ними в другой день! — Дмитрий провёл рукой по волосам, его голос стал раздражённым. — Не понимаю, что тут такого. Первого января можешь к ним поехать, погостить. Мы встретим Новый год с моими, потом ты с своими отметишь.
— То есть, в моём доме я должна праздновать с твоей семьёй, а к своей ехать в гости?
— Это наш дом! — рявкнул Дмитрий. — И хватит уже крутить всё по-своему! Я принял решение, Анна. Моя мама важна для меня, и я не хочу, чтобы она чувствовала себя неловко. Точка.
Воцарилась тишина. Анна стояла, глядя на мужа так, будто видела его впервые. Этот человек, с которым она прожила пять лет, который клялся ей в любви под венцом, который обещал быть рядом в горе и радости, сейчас запрещал ей приглашать собственную семью на Новый год. В их квартиру. В квартиру, за которую они вместе выплачивали ипотеку — она работала на двух работах год назад, когда Дмитрий сидел без проектов, она экономила на всём, чтобы успеть с платежами.
— Хорошо, — тихо сказала она.
Дмитрий, видимо, ожидал продолжения ссоры, потому что растерянно посмотрел на неё:
— Хорошо?
— Да. Хорошо. — Анна собрала блокнот и ручку. — Я тебя услышала.
— Ань, не надо так. Я понимаю, что ты расстроена, но…
— Я сказала — хорошо, Дмитрий. — Она посмотрела ему в глаза, и он невольно шагнул назад от холода в её взгляде. — Извини, мне нужно поработать.
Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Дмитрий остался стоять на кухне, чувствуя странную пустоту в груди. Он ожидал скандала, слёз, долгих препирательств. Но не этого спокойного согласия. Что-то в голосе Анны заставило его нахмуриться, но он отогнал тревогу. Главное — вопрос решён. Мама будет довольна.
Следующие два дня прошли в странной, натянутой тишине. Анна вставала рано, уходила на работу и возвращалась поздно. На попытки Дмитрия заговорить о меню или украшении квартиры она отвечала односложно: «Как хочешь», «Решай сам», «Мне всё равно».
Дмитрий списывал это на обиду, которая должна была пройти. Он даже купил ей любимые бельгийские конфеты и букет роз, но Анна только кивнула: «Спасибо» — и поставила цветы в вазу без всякой радости.
Тридцать первое декабря выдалось морозным и солнечным. Дмитрий взял выходной, чтобы подготовить квартиру. Повесил гирлянды, накрыл стол красивой скатертью, расставил свечи. Его мать должна была приехать к шести вечера, к этому времени он планировал закончить с горячим.
В четыре часа дня Дмитрий понял, что Анна так и не начала готовить. Он зашёл в спальню и обнаружил жену сидящей на кровати с большой дорожной сумкой. Она методично складывала в неё вещи: свитера, джинсы, косметичку.
— Ань, что ты делаешь? — спросил он с недоумением.
Анна подняла на него взгляд. Её лицо было спокойным, почти безразличным.
— Собираюсь.
— Куда?
— К родителям. — Она застегнула молнию на сумке и встала. — На праздники.
— Как это «на праздники»? — Диме стало тревожно. — Аня, через два часа придёт моя мама. Ты же знаешь.
— Знаю. — Она прошла мимо него к шкафу, достала зимнюю куртку. — Поэтому и ухожу сейчас, чтобы не столкнуться.
— Погоди, погоди! — Он преградил ей путь к двери. — Что происходит? Мы же всё обсудили!
— Ты обсудил, — спокойно поправила Анна. — Ты принял решение. Ты сказал мне, что твоя семья важнее моей. Помнишь?
— Я так не говорил!
— Говорил. Другими словами, но смысл был именно такой. — Она надела куртку. — И знаешь, Дим, я подумала и поняла — ты прав.
— Прав?
— Да. Каждому должно быть комфортно на празднике. Твоей маме некомфортно с моей семьёй — значит, пусть празднует без них. А мне некомфортно с твоей семьёй, если они считают, что могут диктовать мне правила в моём доме. Поэтому я еду туда, где мне комфортно. К своим родителям.
— Анна, это абсурд! — Голос Дмитрия сорвался на крик. — Ты не можешь просто взять и уйти в Новый год!
— Могу. — Она взяла сумку. — Я уже позвонила маме, они ждут.
— То есть, ты меня бросаешь?
Анна остановилась, её взгляд стал жёстче.
— Я не бросаю тебя, Дима. Я просто делаю то же самое, что сделал ты — выбираю свою семью. Разница только в том, что ты выбрал маму вместо жены, а я выбрала родителей, которых мне запретили приглашать.
— Я не запрещал!
— Запретил. В моём собственном доме. — Она прошла к двери, но обернулась на пороге. — Кстати, на столе лежит записка. Я написала, чтобы ты не волновался, где я.
— Какая записка? — Дмитрий метнулся на кухню.
На столе, аккуратно придавленная солонкой, лежала белая карточка. Дмитрий схватил её дрожащими руками и прочитал:
«Твоя родня мне тоже не нравится. Поехала к своей. С Новым годом. А.»
Он развернулся, но входная дверь уже хлопнула. Анны не было.
Римма Петровна приехала ровно в шесть, нагруженная пакетами с салатами и пирогами.
— Димочка, здравствуй, родной! — Она зацеловала сына в обе щеки. — Где Анечка? Помогу ей на кухне.
— Анна… уехала, — глухо ответил Дмитрий.
— Как уехала? Куда?
— К родителям.
Римма Петровна замерла, пакеты выскользнули из её рук на пол.
— Не понимаю. Разве вы не вместе празднуете?
— Мам, сядь. Я объясню.
Они просидели на кухне весь вечер. Дмитрий рассказал матери всё — как передал её слова, как Анна согласилась, а потом молча собралась и ушла. Римма Петровна слушала, и с каждым его словом её лицо становилось всё бледнее.
— Димочка, — тихо сказала она наконец. — Но я же не просила тебя выгонять её родителей.
— Как не просила? Ты же сама сказала, что не придёшь, если они будут!
— Я сказала это в сердцах, — Римма Петровна закрыла лицо руками. — Я была расстроена, наговорила лишнего. Я думала, ты поговоришь с Анечкой, мы все вместе обсудим… Господи, что же ты наделал?
— Я защищал тебя!
— От кого? От людей, которые никогда мне ничего плохого не сделали? — Она встала, подошла к окну. — Алексей пошутил неудачно — да, мне было неприятно. Но я же понимала, что он не со зла. А слова Аниной мамы… Это я сама накрутила себя. Мне показалось, что она меня упрекает, но, скорее всего, она просто высказала мысль вслух.
— Но ты плакала…
— Плакала, потому что я мнительная дура, Дмитрий! — Голос Риммы Петровны сорвался. — Но ты должен был поговорить со мной, объяснить, а не бежать и рушить отношения с женой!
Они встретили Новый год вдвоём, почти молча. Римма Петровна ушла сразу после боя курантов, оставив сына наедине с его мыслями.
Дмитрий сидел в пустой квартире, смотрел на салаты, которые никто не трогал, на потухшие свечи, на телефон в руках. Он набирал номер Анны раз двадцать, но так и не нажимал «позвонить». Что он скажет? «Прости, я ошибся»? Слишком мало. «Прости, я идиот»? Ближе к истине, но тоже недостаточно.
Он вспомнил лицо Анны, когда она собирала вещи. Спокойное, отстранённое. Не злое, не обиженное — просто отстранённое. Как будто она уже приняла решение и теперь просто исполняла его. И это было страшнее любого скандала.
Первого января, около полудня, Дмитрий поехал к родителям Анны. Он купил огромный букет цветов, коробку конфет и бутылку хорошего коньяка для её отца. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди.
Дверь открыла Анна. Она была в домашнем свитере, с небрежно собранными волосами, и Дмитрий подумал, что никогда не видел её более красивой.
— Привет, — сказал он хрипло.
— Привет.
— Можно войти?
Анна колебалась, потом кивнула и отступила.
В квартире пахло мандаринами и ёлкой. Из комнаты доносился смех — видимо, Максим смотрел мультики. Отец Анны, Виктор Сергеевич, вышел из кухни с кружкой чая и остановился, увидев Дмитрия.
— Здравствуй, — сухо сказал он.
— Здравствуйте, Виктор Сергеевич. — Дмитрий протянул ему коньяк. — С Новым годом.
Тот взял бутылку, кивнул и ушёл обратно на кухню, давая им возможность поговорить.
— Ань, — Дмитрий сделал шаг к ней. — Прости меня. Пожалуйста.
— За что конкретно?
— За всё. — Он провёл рукой по лицу. — За то, что поставил мамины капризы выше твоих чувств. За то, что решил за нас обоих. За то, что даже не попытался найти компромисс.
— И?
— И я понял, какой я был слепой. — Голос Дмитрия дрожал. — Мама вчера объяснила, что она вообще не ждала, что я устрою такое. Она просто выговорилась мне, а я… я решил, что должен её защитить. Но я защищал не от того и не так.
Анна скрестила руки на груди.
— Знаешь, Дим, меня расстроило даже не то, что ты встал на сторону мамы. Меня расстроило, что ты даже не спросил моего мнения. Ты просто заявил мне свою волю и ждал, что я подчинюсь. Как будто моя семья — это какая-то помеха, от которой можно избавиться одним словом.
— Я знаю, — он шагнул ближе. — И это самая большая моя ошибка. Я забыл, что семья — это не только кровные родственники. Это те, кого ты выбрал. И я выбрал тебя пять лет назад. Но вчера я предал этот выбор.
Анна молчала, её глаза блестели.
— Я не прошу тебя простить меня прямо сейчас, — продолжал Дмитрий. — Я не прошу вернуться. Я просто хочу, чтобы ты знала: я всё понял. Наша квартира — это наш дом. Твоя семья — это моя семья. И если моя мать не может это принять, то это её проблема, а не твоя.
— Красивые слова, — тихо сказала Анна. — А если она снова обидится на что-то? Снова начнёт копить претензии?
— Тогда я поговорю с ней. Как взрослый человек должен разговаривать со своей матерью — спокойно, но твёрдо. — Он взял руки Анны в свои. — Я люблю маму, но я выбрал тебя. И этот выбор должен что-то значить. Иначе зачем мы вообще поженились?
Анна посмотрела ему в глаза. Там была боль, раскаяние и надежда.
— Одних слов мало, Дим.
— Знаю. — Он сжал её пальцы. — Поэтому я готов доказывать. Столько, сколько нужно. Хоть всю жизнь.
Дмитрий вопросительно посмотрел на Анну. Та вздохнула, и на её губах появилась слабая улыбка.
— Пока не знаю, Макс. Может быть.
— Может быть? — повторил Дмитрий с надеждой.
— Может быть, — подтвердила Анна. — Но ты остаёшься на обед. И разговариваешь с моим отцом и братом. И объясняешь, почему вчера меня не было дома.
— Объясню, — кивнул он. — Всё объясню.
Она не обняла его, не поцеловала, но пропустила на кухню, где за столом уже собиралась вся её семья. Виктор Сергеевич мрачно кивнул ему, мать Анны, Ольга Михайловна, одарила натянутой улыбкой, а Алексей откровенно сверлил взглядом.
— Садись, — коротко сказал Виктор Сергеевич. — Будешь объясняться.
И Дмитрий объяснялся. Два часа. Он рассказал всё, не пытаясь оправдаться или переложить вину. Просто изложил факты и признал свою ошибку. Семья Анны слушала молча, лица у всех были серьёзными.
— Понимаю, — наконец сказал Виктор Сергеевич. — Ошибки совершают все. Вопрос в том, готов ли ты их исправлять.
— Готов, — твёрдо ответил Дмитрий.
— Тогда знай: моя дочь — не коврик у двери. И если ещё раз попытаешься диктовать ей, что делать в её собственном доме, я лично приеду и вправлю тебе мозги. Ясно?
— Ясно, — Дмитрий невольно улыбнулся. — Спасибо, Виктор Сергеевич.
— Не за что. — Тесть протянул ему рюмку коньяка. — За семью.
— За семью, — повторил Дмитрий, и они выпили.
Анна сидела рядом, и хотя она пока держала дистанцию, в её глазах больше не было той ледяной отстранённости. Была боль, было недоверие, но была и надежда.
Домой Анна вернулась только третьего января. Они долго разговаривали в эту ночь — до рассвета. О том, что пошло не так, о том, как избежать подобного в будущем, о границах, которые нельзя пересекать ни при каких обстоятельствах.
— Если у твоей мамы будут ко мне претензии, — сказала Анна, — она должна говорить мне лично. Не через тебя.
— Согласен, — кивнул Дмитрий.
— И мы всегда, слышишь, всегда принимаем серьёзные решения вместе. Не ты за нас двоих, не я. Вместе.
— Обещаю.
— А если снова возникнет ситуация, когда твоя семья против моей…
— То я выберу нас, — твёрдо закончил он. — Нашу семью. Тебя и меня. Потому что мы — главное. А родители — это важно, но они уже не центр вселенной. Центр — мы.
Анна посмотрела на него долгим взглядом, потом медленно кивнула.
— Хорошо. Тогда попробуем ещё раз.
Утром Дмитрий позвонил матери и попросил приехать. Когда Римма Петровна появилась на пороге, Анна уже сидела на кухне с чашкой чая.
— Анечка, — начала та виновато, но Анна подняла руку.
— Римма Петровна, давайте сразу договоримся. Я уважаю вас как мать моего мужа. Но если у вас есть ко мне претензии, говорите мне напрямую. Не Диме, а мне. Мы взрослые люди и можем разобраться без посредников.
— Согласна, — Римма Петровна села напротив. — И прости меня. Я не хотела… я не думала, что всё так обернётся.
— Я понимаю. — Анна отпила чай. — Но вы должны понять и меня: это мой дом. И я решаю, кого здесь видеть. Если вас что-то не устраивает в моей семье, это ваше право, но не моя проблема.
— Твоя семья замечательная, — тихо сказала Римма Петровна. — Это я была дурой. Мнительной, обидчивой дурой.
Анна впервые за эти дни улыбнулась по-настоящему.
— Ну, раз признаёте, то половина пути пройдена.
Они помирились. Не сразу, не быстро, но помирились. И когда через неделю Дмитрий предложил устроить запоздалый новогодний ужин с обеими семьями, Анна согласилась.
В субботу их квартира была полна людей, смеха и запаха мандаринов. Римма Петровна весь вечер старалась быть особенно мила с родителями Анны, а Виктор Сергеевич отвечал ей той же монетой. Алексей больше не шутил про болячки, а Максим носился между взрослыми, размахивая бенгальским огнём.
— Ну что, получилось? — спросил Дмитрий, обнимая Анну за талию, когда все разошлись по домам.
— Получилось, — кивнула она. — Но если ещё раз попытаешься решить за меня…
— Не попытаюсь, — быстро сказал он. — Обещаю. Один раз хватило, чтобы понять: без тебя даже Новый год не в радость.
— Умница, — улыбнулась Анна и поцеловала его. — Учишься на своих ошибках.
— Стараюсь, — он прижал её к себе. — Ради нас.
И в этом «нас» было всё — прощение, надежда и решимость больше никогда не ставить чужие капризы выше их собственной семьи. Той, которую они выбрали сами.
