Весеннее солнце уже припекало, когда я вышла на крыльцо нашего дома. Я прищурилась от яркого света, глубоко вдохнула утренний аромат и машинально провела рукой по карману халата в поисках ключей. Так хотелось прогуляться по рыночным рядам, выбирая самые свежие овощи для обеда. Но кармана не было — я надела другой халат.
Вздохнув, я вернулась в прихожую. Ключей на тумбочке не оказалось. Странно, я всегда кладу их туда.
— Андрей! — позвала я мужа, проходя в гостиную. — Ты не видел мои ключи от машины?
Он сидел в кресле с газетой, расслабленно положив ноги на журнальный столик. Мельком взглянул на меня и снова уткнулся в газету:
— А, Лена взяла твою машину. Ей нужно было в торговый центр.
Я застыла посреди комнаты. Лена — его младшая сестра — приехала к нам погостить на неделю. И за два дня умудрилась перевернуть весь уклад нашей жизни.
— Она взяла мою машину? — переспросила я, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. — Ты даже не спросил, можно ли Твоя сестра сесть за рулем моей машины? — С трудом сдерживаю дрожь в голосе, — сказала я.
Андрей медленно свернул газету и взглянул на меня с полным недоумением в глазах.
— Ирина, ну что ты так завелась? Я ей сам сказал — ничего такого. Подумаешь, съездит и вернётся. Тебе что, жалко?
Я молча развернулась и вышла из комнаты. Что-то внутри меня сжалось в тугой узел. Это было не про машину — это про уважение. Про то, что он даже не подумал спросить меня. Словно меня здесь нет. Словно мои вещи, мои границы ничего не значат.
В ванной я долго смотрела на своё отражение. Пятьдесят три года, морщинки вокруг глаз, усталость, которую уже не скрыть никакой косметикой. Двадцать семь лет брака. Двое взрослых детей. Внуки. А он до сих пор не понимает таких простых вещей.
Лена вернулась через три часа. Я слышала, как хлопнула входная дверь, как она о чём-то весело болтала с Андреем на кухне. Потом раздались шаги по коридору.
Я сидела в спальне с книгой и делала вид, что увлечена чтением. Ключи от машины негромко звякнули о поверхность прикроватной тумбочки.
— Спасибо, Ир! — бодро сказала Лена. — Классная у тебя машинка, очень послушная.
Не дожидаясь ответа, она прошла к моему шкафу и распахнула дверцы.
— Слушай, можно примерить твоё синее платье? То, в котором ты была на дне рождения Светланы? Оно такое стильное! Мне кажется, оно и мне подойдёт.
Я медленно подняла глаза от книги.
— Лена, может, стоит сначала спросить?
Она засмеялась, доставая платье.
— Да ладно тебе, мы же почти сёстры! Что моё — то твоё, что твоё — то моё, разве не так?
Я промолчала. Спорить не хотелось. Ещё пять дней, и она уедет. Переживём как-нибудь.
На следующее утро я не нашла свою любимую помаду. Обнаружила её в сумочке Лены, когда искала расчёску, чтобы одолжить ей. Помада была наполовину использована.
— Лена, это моя помада.
— Ой, прости! — она даже не смутилась. — Мне так понравился цвет, я хотела такой же купить. Можно я ещё поношу? А потом куплю тебе новую. Или даже две!
Я кивнула, хотя внутри всё клокотало. Дело было не в помаде. Дело было в том, что каждый раз мои вещи, моё пространство, моё мнение — всё становилось неважным, незначительным.
Вечером, когда я вернулась с работы — я преподаю литературу в школе, — меня ждал новый сюрприз. На кухонном столе стояла открытая коробка с пирожными, которые я купила себе в любимой кондитерской. Особенные, с черносмородиновым кремом, которые бывают только раз в неделю.
Лена сидела за столом, доедая последнее. Увидев меня, она довольно улыбнулась:
— Ир, какие божественные пирожные! Я никогда таких вкусных не ела.
Я молча положила сумку и села напротив. Один, два, три… Считала про себя, чтобы успокоиться.
— Лена, эти пирожные я покупала себе. Специально оставила их на вечер.
— Ой… — она смутилась на мгновение, затем пожала плечами. — Извини, я не знала. Я думала, это для всех. В следующий раз надо подписывать!
Она засмеялась, но меня уже трясло от еле сдерживаемого гнева.
Андрей вошёл на кухню и сразу почувствовал напряжение:
— Что случилось?
— Твоя сестра съела мои пирожные, которые я оставила себе, — сказала я, стараясь говорить спокойно.
— И что? — он пожал плечами. — Подумаешь, пирожные. Завтра еще купишь.
Что-то внутри меня оборвалось. Я встала из-за стола.
— Дело не в пирожных, Андрей. Дело в том, что я в собственном доме чувствую себя прозрачной! Будто меня здесь нет. Будто мои вещи, мои желания, мои просьбы — всё это ничего не значит!
Он уставился на меня, приподняв брови от изумления:
— Ты всегда так остро на всё реагируешь. Это всего лишь мелочи, о которых не стоит и говорить.
— Мелочи? — мой голос дрогнул. — Для тебя — мелочи, а для меня — неуважение. И меня это уже не устраивает.
Я вышла из кухни, чувствуя, как горят щёки. В спальне достала с антресолей дорожную сумку и начала складывать вещи.
Андрей появился в дверях, когда я уже застёгивала молнию.
— Ты куда собралась? — в его голосе звучало недоумение.
— К Тане, — коротко ответила я. — Мне нужно побыть одной.
— Из-за пирожных? — он сделал шаг ко мне. — Ты шутишь? Ты из-за такой ерунды устраиваешь сцену?
Я даже не стала спорить. Достала из сумочки блокнот, вырвала листок и написала: «Мне нужно побыть одной. Мне важно понять, слышишь ли ты меня вообще».
Положила записку на кровать, взяла сумку и прошла мимо оторопевшего мужа.
— Ирина!
Я не обернулась. Села в такси, которое вызвала ещё из кухни, и назвала адрес подруги. По дороге отключила телефон.
Таня встретила меня без лишних вопросов. Мы дружим с института, и она знает меня лучше всех. Налила чай, поставила вазочку с вареньем и просто сидела рядом, пока я наблюдала.
— Знаешь, — сказала она, когда я закончила, — возможно, Андрей просто не понимает, на самом деле для тебя это важно. Мужчины вообще часто не замечают такие вещи.
— Двадцать семь лет, Тань. Двадцать семь лет вместе! Неужели он до сих пор не понял, что я тоже человек со своими желаниями и границами?
Она вздохнула:
— Может быть, ты никогда не давала ему понять это по-настоящему.
Я задумалась. Действительно, сколько раз я проглатывала обиду, делала вид, что всё в порядке. Ради мира в семье, ради детей, ради… А ради чего, собственно? Чтобы в пятьдесят три года чувствовать себя пустым местом в собственном доме?
Два дня я провела у Тани. Читала книги, гуляла по парку, много думала. О нашей жизни с Андреем, о том, как постепенно я стала удобной и незаметной. Как разучилась говорить «нет».
На третий день раздался звонок в дверь. На пороге стоял Андрей — небритый, с кругами под глазами. В руках он держал букет полевых цветов — моих любимых.
— Можно войти? — спросил он тихо.
Таня тактично удалилась на кухню, оставив нас в гостиной.
Андрей сел напротив меня, положив цветы на журнальный столик.
— Я скучал, — сказал он просто.
Я молчала.
— Знаешь, эти два дня… Я много думал. О нас. О том, что ты сказала. О том, что я не уважаю твои границы.
Он впервые произнёс это слово — «границы». И я поняла, что он действительно размышлял.
— Я правда не понимал, — продолжил он, глядя мне в глаза. — Прости. Я привык, что ты всегда рядом, всегда соглашаешься, всегда… прощаешь. И перестал замечать, что ты чувствуешь. Перестал спрашивать.
Он помолчал, затем добавил:
— Лене я уже сказал. Объяснил, что нельзя брать чужие вещи без света. Что у каждого человека есть личное пространство, которое нужно уважать. Она… удивилась. Но, кажется, поняла.
Я долго молчала, разглядывая его лицо. Морщинки вокруг глаз, седина на висках, уставший взгляд.
— Ты начал слышать — это уже шаг, — сказала наконец я.
Он неуверенно улыбнулся:
— Вернёшься домой?
— Вернусь, — кивнула я. — Но у меня будет условие.
— Какое?
— С сегодняшнего дня ты будешь спрашивать меня. Обо всем, что касается меня, моих вещей, моего времени. И я буду спрашивать тебя. Мы будем уважать границы друг друга.
Андрей протянул руку и осторожно коснулся моих пальцев:
— Обещаю.
Мне хотелось бы верить, что на этот раз все будет по-другому. Что в примерно три года не поздно научился говорить «нет». Что в пятьдесят три не поздно начать уважать себя. И требовать уважения от других.
Я взяла цветы и поднесла к лицу, вдыхая их аромат.
— Едем домой, — сказала я. — Только заедем в кондитерскую. Мне очень хочется пирожных с черносмородиновым кремом.
Он кивнул с улыбкой:
— Как скажешь. Пирожные только тебе, обещаю.
Мы вышли на улицу. Апрельское солнце ласково грело лицо. Впереди была новая глава нашей жизни — с уважением, с границами, с простыми словами «можно?» и «нельзя».
И я вдруг поняла, что это и есть настоящая любовь — когда ты видишь другого человека. По-настоящему видишь. И слышишь.
