— Миша, я не поняла, что это за перевод?
Голос Натальи прозвучал ровно и буднично, но в этой будничности скрывался холод металла. Она не отрывала взгляда от экрана ноутбука, где светилась таблица Excel, её личный финансовый форпост, который она скрупулёзно вела все годы их совместной жизни. Михаил, только что вошедший на кухню с чашкой чая, замер на полпути к столу.
— Какой перевод? — он постарался, чтобы его голос звучал беззаботно, но вышло напряжённо.
— Тридцать тысяч рублей. Четырнадцатого числа каждого месяца. На счёт некой Дарьи Викторовны К. И так, — Наталья сделала паузу, прокручивая страницу вниз, — на протяжении ста двадцати месяцев. Ровно десяти лет, Миша. Что это за благотворительность, о которой я не знаю?
Она наконец подняла на него глаза. Взгляд у неё был не вопрошающий, а констатирующий, как у следователя, который уже знает ответ и просто наслаждается последними мгновениями лжи обвиняемого. Михаил поставил чашку на стол. Слишком резко. Несколько капель выплеснулись на столешницу.
— Наташ, я устал, давай не сейчас, — он попробовал сменить тему, обойти острый угол. — Это… старые дела. Давний долг, я его выплачиваю потихоньку.
— Долг? — она чуть заметно усмехнулась, но уголки губ остались неподвижными. — Интересный долг. Суммарно три миллиона шестьсот тысяч. Ты занял у этой женщины деньги на нашу свадьбу? Или на первый взнос по ипотеке? Странно, я почему-то была уверена, что мы на всё это копили вместе, отказывая себе буквально во всём. Помнишь, ты говорил, что нужно экономить, что времена тяжёлые?
Каждое её слово было выверено и било точно в цель. Она не повышала голоса. Она просто раскладывала факты, как раскладывала цифры в своей таблице: сухо, безжалостно, неопровержимо. Атмосфера на кухне сгустилась, стала плотной и вязкой. Михаил опёрся руками о спинку стула. Он избегал смотреть ей в глаза, его взгляд блуждал по кухонному гарнитуру, по магнитам на холодильнике, по детским рисункам племянников, которые они так и не сняли.
— Это не совсем долг в обычном понимании, — процедил он сквозь зубы. — Это личное. Это касается только меня.
— Касается только тебя? — Наталья медленно закрыла крышку ноутбука. Щелчок пластика прозвучал оглушительно. — Деньги, которые ты переводил, были на нашем общем счёте. Это НАШИ деньги. Деньги нашей семьи. Те самые, которых нам постоянно не хватало на нормальный отпуск, на новую машину, на ремонт в спальне. Так что нет, Миша. Это касается нас обоих. Я жду объяснений. Кто такая Дарья Викторовна? И почему ты платишь ей дань уже десять лет?
Он молчал. Он просто стоял, вцепившись в стул, и было видно, как на его шее вздулась вена. Он был загнан в угол, и оба это понимали. Он проиграл этот раунд ещё до его начала. Наталья не двигалась, просто ждала, превратившись в само терпение. Она могла ждать вечно.
— Это… помощь, — наконец выдавил он, и в этом слове не было ни капли благородства, только тяжёлая, вымученная капитуляция. — Я помогаю одному человеку. Она… она одна воспитывает ребёнка.
— Ребёнка? — слово прозвучало тихо, но в нём была угроза. Наталья медленно поднялась из-за стола, не сводя с мужа глаз. — Чьего ребёнка, Миша? Какой-то далёкой родственницы, попавшей в беду? Подруги детства? Давай, удиви меня.
Михаил провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть с него усталость и ложь последних десяти лет. Он отошёл от стула и шагнул к окну, поворачиваясь к ней спиной. Классический приём труса, не желающего видеть глаза того, кого он предаёт.
— Наташа, это не то, что ты подумала…
— А что я должна подумать? — её голос стал режущим, как скальпель. — Что мой муж, который два года назад убеждал меня, что мы не можем позволить себе поменять мою старую машину, потому что «нужно откладывать на чёрный день», тайно спонсирует какую-то женщину с ребёнком? Мне кажется, я думаю в совершенно правильном направлении. Так чей это ребёнок?
Он молчал, глядя в темноту за окном, где отражалось их напряжённое молчание на кухне. Он явно собирался с силами, подбирал слова, но Наталья не дала ему этой роскоши.
— Ему, должно быть, лет двенадцать, да? — продолжила она своим ледяным, аналитическим тоном. — Судя по тому, что переводы начались десять лет назад, а ты упомянул, что она воспитывает его одна. Значит, на тот момент ему было года два-три. Ты познакомился с ней уже после нашей свадьбы? Или это кто-то из твоего прошлого, кто внезапно объявился?
Её точность пугала. Она не угадывала — она считала. Она вскрывала его ложь, как консервную банку, слой за слоем. Михаил резко развернулся. В его глазах было отчаяние.
— Это мой сын.
Три слова. Простые, короткие, но они ударили по Наталье сильнее любой пощёчины. Воздух на кухне стал плотным, липким, как патока. Она не вскрикнула, не ахнула. Она просто смотрела на него, и в её глазах сначала отразилось непонимание, а затем — осознание такой глубины и такого масштаба, что лицо её окаменело. Её спокойствие было страшнее любой истерики.
— Ты десять лет скрывал от меня, что у тебя есть ребёнок на стороне и переводил ему НАШИ семейные деньги! А теперь ты говоришь, что ничего такого не сделал?!
— Но я же…
— Все эти годы! Каждый раз, когда я отказывалась от покупки нового платья, потому что «мы должны быть экономнее». Каждый раз, когда ты упрекал меня, что я мало зарабатываю. Каждый раз, когда мы спорили о деньгах, и я чувствовала себя виноватой! Всё это время ты просто воровал у нас, у меня, чтобы содержать другую семью!
— Это не другая семья! — взорвался Михаил. — Это было до тебя! Всё закончилось ещё до того, как мы познакомились! Я узнал о нём, когда ему уже было три! Мы с тобой только начали встречаться, я… я боялся тебе сказать! Боялся потерять тебя!
— Боялся? — она рассмеялась. Сухой, безрадостный смех. — Ты не боялся. Тебе было удобно. Удобно иметь жену, которая ведёт бюджет, экономит каждую копейку, ходит по врачам в надежде забеременеть… А где-то там, в другой жизни, у тебя уже был готовый наследник! Я правильно понимаю, ему двенадцать? А мы женаты десять лет. Значит, пока я проходила все эти унизительные обследования и процедуры, пока мы оба делали вид, что ищем причину в моём здоровье, ты уже был отцом? И молчал?
Это был удар ниже пояса, и он достиг цели. Михаил побледнел. Он не думал об этом в таком ключе. Для него это были две параллельные вселенные, которые никогда не должны были пересечься.
— Я не хотел тебя ранить, — пролепетал он самую жалкую из всех возможных фраз.
— Ты не хотел меня ранить, поэтому просто врал мне в лицо три тысячи шестьсот пятьдесят дней подряд? Гениально, Миша. Просто гениально. Имя. Как его зовут?
— Даниил.
— Даниил, — она медленно, со вкусом повторила имя, будто пробуя его на язык. — Красивое имя. А мать его, Дарья, она же Даша? Довольна твоей помощью? Наверное. На тридцать тысяч в месяц можно неплохо жить, особенно если не работать.
Она сделала шаг к нему. В её глазах не было ни боли, ни обиды. Только холодная, выжигающая всё дотла ярость.
— Я хочу его увидеть.
Михаил замер.
— Что? — Ты покажешь мне его. Я хочу посмотреть в глаза твоему сыну. Ребёнку, ради которого ты обкрадывал меня десять лет. Это не обсуждается. Ты организуешь встречу.
Они встретились в безликом кафе на полпути между их домом и окраиной, где, как выяснилось, жила та, другая жизнь Михаила. Наталья пришла первой. Она выбрала столик в самом углу, у окна, выходящего на суетливую улицу. Она не пила кофе, не листала меню. Она просто сидела, прямая, как струна, и ждала, глядя на то, как спешат по своим делам чужие, счастливые или несчастные люди, не имеющие никакого отношения к её личной катастрофе.
Михаил появился через десять минут. И он был не один. Рядом с ним шла женщина — невысокая, с вызывающе яркими волосами и цепким, оценивающим взглядом хищницы. Она держала мужа Натальи под руку так, будто он был её неоспоримой собственностью. А за руку она вела мальчика. Мальчика с волосами цвета спелой пшеницы и глазами Михаила. Это было первое, что ударило Наталью — не сходство, а точная, генетическая копия. Тот же разрез, тот же серый, с едва заметной зеленцой, оттенок. Абстрактная ложь, состоящая из цифр в банковской выписке, обрела плоть и кровь и теперь смотрела на неё с детским любопытством.
— Наташа, это Даша. А это… Даниил, — промямлил Михаил, подводя их к столику. Воздух вокруг них, казалось, заискрился от напряжения.
Даша не стала дожидаться приглашения. Она отодвинула стул и села напротив Натальи, усадив сына рядом с собой. Она не выглядела виноватой или смущённой. Наоборот, она смотрела на Наталью с откровенным, почти насмешливым вызовом.
— Ну, здравствуй, — произнесла она, и её голос был таким же ярким, как её волосы. — Наконец-то познакомились. А то Миша всё прятал тебя, будто ты у него сокровище какое-то. Даня, поздоровайся с тётей. Это тётя Наташа. Папа с ней живёт. Пока что.
Последние два слова она произнесла тише, но так, чтобы Наталья их отчётливо услышала. Мальчик что-то тихо пробормотал, не поднимая глаз. Михаил застыл между столиками, как парализованный, не решаясь сесть ни к одной, ни к другой.
— Я хотела увидеть только мальчика, — ровным голосом сказала Наталья, обращаясь исключительно к Михаилу, демонстративно игнорируя Дашу. — Твоё присутствие здесь было необязательным.
— Правда? — Даша усмехнулась, приобнимая сына за плечи. — А я считаю, что очень даже обязательное. Кто, по-твоему, должен был привезти сюда НАШЕГО сына? Мы семья, знаешь ли. И решаем такие вещи вместе. Миша, сядь уже, чего ты стоишь, как неродной?
Она похлопала по стулу рядом с собой. И Михаил, после секундного колебания, сел. Этот простой жест — выбор стула — стал для Натальи приговором. Он сел на её сторону. На сторону врага.
— Мы не семья, Даша. Перестань, — слабо возразил Михаил.
— Это мы ещё посмотрим, — отрезала она и снова впилась взглядом в Наталью. — Так чего ты хотела? Посмотреть? Ну, смотри. Вот он, твой муж. Вот его сын. Настоящий, кровный. А ты кто? Женщина, которая десять лет занимает чужое место и тратит деньги, которые должны были идти на этого ребёнка.
— Деньги? — Наталья ощутила, как внутри неё поднимается волна ледяной ярости. — Деньги как раз шли на этого ребёнка. Мои деньги. Деньги, которые я зарабатывала, пока твой… пока Михаил рассказывал мне сказки про финансовый кризис. Так что давай не будем о том, кто и что тратил.
— Ой, какие мы деловые, — протянула Даша, нарочито громко обращаясь к сыну. — Дань, хочешь молочный коктейль? Папа угостит. Он у нас теперь богатый, может себе позволить содержать сразу двух женщин. Правда, Миш?
Она откровенно издевалась, превращая встречу в балаган, в унизительное представление, где главной героиней была она, а Наталье отводилась роль обманутой дуры. Михаил сидел бледный, сжав кулаки под столом.
— Даша, я просил тебя…
— А я просила тебя вернуться домой! — перебила она его, повысив голос. — К сыну! Который растёт без отца, потому что ты боишься обидеть ЕЁ! Посмотри на неё, Миша! Она сидит тут, как королева, а ты перед ней лебезишь. Хватит. Этот цирк пора заканчивать. Пора возвращаться в настоящую семью. К нам.
— Настоящую семью? — Наталья произнесла эту фразу так тихо, что её услышал только Михаил, сидевший между ней и Дашей. В её голосе не было вопроса, только сталь. — Семью, которую десять лет содержала я? Ты называешь семьёй свою зависимость от моих денег?
Даша на секунду осеклась, но тут же нашла ответ. Она притянула к себе Даниила, почти спрятав его лицо у себя на плече, выставляя его, как живой щит и главное доказательство своей правоты. Мальчик дёрнулся, но не посмел вырваться.
— Я мать его сына! — выплюнула она, глядя на Михаила. — Этим всё сказано. А она — никто. Пустое место. Женщина, которая не смогла тебе даже ребёнка родить. Ты променял своего родного сына на неё!
Михаил вздрогнул, как от удара. Это было запрещённое оружие, и Даша применила его без малейших колебаний, на глазах у всех. Она видела, как дёрнулось лицо Натальи, и поняла, что попала в самое больное место. Она встала, увлекая за собой сына, её стул с резким скрежетом отодвинулся назад.
— Хватит. Миша, выбирай. Прямо сейчас. Либо ты встаёшь и уходишь с нами, со своим сыном. Либо остаёшься с ней, допиваешь свой кофе. Но тогда забудь, что у тебя есть сын. Ты его больше никогда не увидишь. Я тебе это обещаю. Я уеду, я спрячу его, ты не найдёшь нас. Ты будешь платить алименты на счёт, но видеть его не будешь. Никогда.
Это был ультиматум. Абсолютный, безжалостный и окончательный. В кафе на мгновение стало тихо, будто их столик накрыло звуконепроницаемым куполом. Время для Михаила остановилось. Он поднял глаза на Дашу — на её лице была хищная, уверенная в победе ухмылка. Он посмотрел на сына — мальчик испуганно смотрел на него из-за плеча матери, и в его глазах была мольба. Потом он перевёл взгляд на Наталью.
Она сидела абсолютно прямо, не откинувшись на спинку стула. Она смотрела не на него, а сквозь него. В её глазах не было ни любви, ни ненависти, ни мольбы. Там была только пустота. Ледяная, выжженная пустыня, где ещё час назад был их мир. Она уже всё поняла. Она увидела его насквозь — его трусость, его слабость, его страх. И она уже вынесла свой приговор. Он не был злодеем. Он был просто ничтожеством.
Этот взгляд решил всё. Он не мог его вынести. Он не мог вынести её правоту.
— Я не могу его потерять, — тихо, почти шёпотом произнёс Михаил, обращаясь не к Наталье, а к пустому пространству. Это было не извинение. Это было оправдание.
Он медленно, как старик, поднялся со стула. Он не посмотрел на Наталью. Ни разу. Он просто обошёл стол и встал рядом с Дашей. Она тут же вцепилась в его руку, как в трофей. Её пальцы сомкнулись на его предплечье мёртвой хваткой. Победа.
— Вот и молодец, — сказала она громко, торжествующе. — Пойдём домой, Миша. Нас ждут.
Она развернулась и потянула его за собой к выходу. Михаил, как безвольная кукла, пошёл за ней. Даниил, зажатый между ними, оглянулся один раз. Его взгляд, точная копия отцовского, на секунду встретился с взглядом Натальи. В нём не было ни злорадства, ни радости. Только страх и непонимание. Потом мать дёрнула его за руку, и он отвернулся.
Наталья осталась сидеть одна за столиком на троих. Она смотрела им вслед. Вот идёт её муж, мужчина, с которым она прожила десять лет, рука об руку с другой женщиной и ребёнком, о существовании которого она не знала. Они вышли на улицу и смешались с толпой. Растворились. Будто их никогда и не было.
Официант, молодой парень, подошёл к столику.
— Ваш заказ, — бодро произнёс он, ставя перед ней чашку капучино с нарисованным на пенке сердцем. Кофе, который она так и не успела заказать.
Наталья медленно опустила взгляд на чашку. Сердце из молочной пены начало медленно расплываться, теряя форму. Она сидела неподвижно, глядя на разрушающийся рисунок, и впервые за весь вечер ощутила не гнев, не ярость, а оглушающую, бездонную тишину внутри себя…
