Я стояла посреди кухни с разложенными на столе бумагами. Утренний свет пробивался сквозь тюль, создавая причудливые тени на полу. Виктор, как обычно, сидел в кресле перед телевизором, закинув ноги на журнальный столик, который я когда-то привезла от мамы.
— Нат, ты не видела пульт? — его голос прервал мои мысли.
Я механически ответила, не поднимая головы от документов:
— В ящике дивана.
— А ты не могла бы…
Я ждала продолжения фразы, которое так и не последовало. Виктор молчал, ожидая, что я сама пойду и достану ему пульт. Как всегда.
— Витя, я занята, — ответила я, не оборачиваясь, и продолжила перебирать документы.
— Ладно, сам возьму, — буркнул он, но не сдвинулся с места. — У нас же партнёрство, равенство… Каждый выполняет свою часть работы.
Его любимая песня о равенстве и партнёрстве. Двадцать шесть лет я слышала об этом «равенстве». Двадцать шесть лет семейной жизни, когда «равенство» почему-то всегда означало, что именно я должна стирать, готовить, убирать, проверять уроки у детей, ездить на родительские собрания, навещать наших родителей, покупать им лекарства… Всё это, естественно, совмещая с работой бухгалтером.
А что же муж? Он «обеспечивал семью», работая инженером. И этим как бы исчерпывались его обязанности в нашем «равноправном» браке.
Наверное, я могла бы и дальше тянуть эту лямку — ради привычки, ради детей. Только вот дети давно упорхнули из родительского гнезда. Наш Кирюша окончил с отличием политех и сразу получил приглашение от солидной фирмы в Питере — как тут откажешь?
Собрал вещи, обнял нас и умчался покорять северную столицу. А Ленусик? Только диплом получила — тут же под венец с Игорем, своим однокурсником. Сейчас они живут в новостройке в другом районе, обустраивают своё первое семейное гнёздышко, и Лена теперь приезжает к нам только раз в две недели, привозит домашние пирожки и рассказывает о ремонте.
В доме стало непривычно пусто и тихо. Пустота эта звенела в ушах и отдавалась эхом в комнатах, где раньше звучал детский смех и бесконечные разговоры. И вместе с исчезновением привычной для нас суеты как-то сама собой отпала необходимость продолжать наш семейный спектакль.
Больше не нужно было изображать счастливую пару на школьных праздниках, поддерживать беседы с родителями одноклассников, делать вид, что между нами всё гладко и радужно.
В этой новой тишине я всё чаще ловила себя на мысли, что чувствую себя как старое пальто, которое когда-то считалось праздничным, хранилось в чехле, берегли его от пыли и моли, а потом, когда мода переменилась и оно утратило свой блеск и актуальность, его просто скомкали и забросили в дальний угол шкафа, даже не попрощавшись.
Был обычный четверг. За окном моросил мелкий осенний дождик. Я стояла у плиты и помешивала подливу для гречки, одновременно нарезая огурцы для салата. Мысли мои крутились вокруг предстоящей проверки на работе и накопившихся счетов за коммуналку.
А из гостиной доносились эмоциональные комментарии Виктора — он смотрел очередной важный матч любимой команды, выкрикивая советы игрокам, как будто они могли его услышать. И вдруг в перерыве между атаками, когда по экрану побежала реклама, он крикнул мне, не отрываясь от телевизора:
— Наташ, а давай разведёмся.
Я застыла с ножом в руке, не веря своим ушам. Не то чтобы я не думала об этом, просто не ожидала, что он решится первым.
— Что? — только и смогла спросить я.
— Ну, дети разъехались, квартира у нас есть, машина… Мы всё сделали, что должно было быть. Зачем теперь мучить друга? — он говорил, не отрывая взгляда от экрана телевизора, как если бы речь шла о погоде завтра.
Я молча вернулась к нарезке овощей, осознавая произошедшее. Мой муж только что предложил разорвать наш многолетний брак таким будничным тоном, как будто речь шла о смене оператора мобильной связи. Между первым и вторым таймом футбольного матча. Без предисловий и преследований.
И самое ужасное, что я не почувствовала ни боли, ни обиды, ни разочарования — только странное облегчение, как будто с плеча упал тяжелый груз, о существовании которого я даже не подозревала. Как будто кто-то вдруг дал мне решение сделать то, что я сама никогда бы не решила.
При разделе уничтожения было обнаружено много интересного. Никогда бы не подумала, что Виктор окажется таким меркантильным. На встречу с юристами он пришёл со списком всего, что, по его мнению, нужно было разделить «поровну»: квартиру — пополам, бытовую технику — напополам, даже старый сервиз, доставшийся мне от бабушки, он хотел разделить.
— А вот еще, — он достал еще один листок, написанный почерком, — я вернулся восемь часов на то, чтобы повесить полки в Твой гардероб. По рыночной стоимости это примерно…
Я перебила его:
— Подожди, ты серьёзно?
— Абсолютно, — он поправил очки и продолжил, — я считаю, что ты должна компенсировать мне эти расходы. У нас ведь равенство, так?
Юрист, пожилая женщина с усталыми глазами, посмотрела на меня с сочувствием. Она явно повидала немало таких историй.
Дома я открыла шкаф и начала перебирать одежду, решая, что взять с собой. Рядом со мной на полу стояла коробка, в которую я складывала вещи. Пальцы наткнулись на синий шарф — подарок Виктора на нашу первую годовщину. Я помнила, как обрадовалась тогда, как носила его всю зиму, не снимая. Теперь шарф казался пыльной реликвией из чужой жизни.
Я бросила его в коробку и села за стол. На листе бумаги начала писать свой собственный список:
Холодильник — мой. Покупала я на свою премию.
Диван в гостиной — мой. Оплачивала я, тащила вместе с братом на своей спине.
Шторы — мои. Сама выбирала ткань, сама шила по ночам.
Микроволновка — твоя. Твой подарок на 8 марта, забирай.
Посуда из ИКЕА — твоя. Помню, как ты гордился, что сам выбрал.
Картина в спальне — моя. Подарок от моей подруги Ольги.
Стиральная машина — моя. Купила на деньги, отложенные от продажи бабушкиной дачи.
Список рос, и с каждой строчкой я всё отчётливее понимала, насколько неравным был наш «равноправный» брак. Я оплачивала большую часть вещей, я заботилась о них, я создавала уют. А что делал Виктор? Смотрел футбол и говорил о партнёрстве.
В конце я добавила:
Брак наш — пополам. Только я душу туда вложила, а ты — пульт от телевизора.
Виктор вошёл в комнату, когда я упаковывала последнюю коробку.
— Ты уже уходишь? — в его голосе была тревога, которую я не ожидала услышать.
— Да, сняла квартиру недалеко отсюда. Мама поможет с переездом.
— А… насчёт раздела имущества…
Я протянула ему свой список:
— Вот, я всё записала. Что моё, а что твоё.
Он пробежал глазами по строчкам, и его лицо начало меняться. Недоумение, затем возмущение, потом — тревога.
— Но это нечестно! — воскликнул он. — Ты забираешь почти всё!
— Нечестно? — я посмотрела на него как на незнакомца. — А «честно» — это когда я двадцать шесть лет тяну на себе весь дом, а потом должна отдать тебе половину того, что купила на свои деньги?
— Мы ведь семья, Наташа! Мы всё делали вместе!
— Правда? — я горько усмехнулась. — А помнишь, когда Кирюша болел пневмонией, кто неделю не спал рядом с его кроватью? Кто возил Лену на танцы через весь город? Кто каждое лето консервировал банки на зиму?
— Но я работал! Я обеспечивал семью!
— Я тоже работала, Витя. И обеспечивала тоже.
Я взяла свою сумку и направилась к двери. Виктор последовал за мной, как будто не веря, что я действительно ухожу.
— Наташа, давай поговорим. Наверное, я погорячился насчёт развода…
Я остановилась в дверях и повернулась к нему. Мужчина передо мной вдруг показался мне чужим. Седина на висках, очки, привычная домашняя футболка… Когда-то я любила его. Может быть, где-то в глубине души я до сих пор испытывала к нему теплые чувства. Но теперь я видела перед собой человека, который двадцать шесть лет принимал мою любовь и заботу как должное.
— Ты хотел равенства? — с вызовом сказала я. — Тогда и холодильник, и диван теперь мои.
И я вышла, закрыв за собой дверь.
Прошло три месяца. Я стояла на балконе своей новой квартиры, заваривая свой утренний кофе. Я сама отремонтировала этот балкон — научилась шпаклевать и красить стены по видеоурокам в интернете. Оказалось, это совсем не сложно, если делать всё постепенно, шаг за шагом.
Солнце поднималось над горизонтом, заливая балкон тёплым светом. Я открыла свежий воздух и улыбнулась. Впервые за долгие годы я проснулась в тишине — без звука футбольных новостей, без громких требований «Наташ, где моя рубашка?», без необходимости вскакивать раньше всех, чтобы успеть приготовить завтрак для всей семьи.
Зазвонил телефон. На экране высветилось имя дочери.
— Мам, привет! Как ты там? — голос Лены звучал обеспокоенно. — Справляешься?
— Лучше, чем когда-либо, доченька, — честно ответила я.
— Папа звонил вчера, — осторожно начала она. — Говорит, что скучает, что без тебя дома пусто…
— Пусто? — я усмехнулась. — Я забрала только свои вещи. Всё остальное на месте.
— Он говорит, что многое переосмыслил, что хочет поговорить…
Я поставила чашку на новый столик, который собрала своими руками. Раньше я бы сразу растаяла, бросилась бы назад — налаживать, спасать, прощать. Но теперь что-то изменилось. Словно внутри меня открылась дверь в новую комнату, полную света и воздуха, и захлопнуть её я уже не могла.
— Лена, я тоже многое переосмыслила, — ответила я. — И знаешь что? Равенство существует. Только теперь — по-настоящему. Я равна самой себе.
Я улыбнулась, глядя на просыпающийся город. Впереди был целый день, целая жизнь, и она принадлежала только мне.
