— Ну, рассказывай, госпожа директор. Какую зарплату положили? Хватит нам на новую машину или придется еще годик на моей старушке поездить? — Вадим вошел в кухню, нарочито громко шаркая тапками, и плюхнул на стол связку ключей.
Он выглядел слишком довольным для человека, вернувшегося с тяжелой смены. Его лицо лоснилось, а в глазах плясали бесята — мелкие, пакостные искорки торжества. Он даже не посмотрел на Оксану, сразу направился к холодильнику, насвистывая какой-то примитивный мотивчик.
Оксана сидела за кухонным столом, положив руки на пустую столешницу. Перед ней не было ни ужина, ни чашки чая, только голая, холодная поверхность стола, которую она изучала взглядом уже битый час. В кухне стоял запах застоявшегося воздуха, словно здесь никто не готовил и не ел весь день.
— Собеседования не было, Вадим, — произнесла она ровно. Её голос был сухим, лишенным каких-либо эмоций, как шелест бумаги.
Вадим замер с дверцей холодильника в руке. Свет от лампочки внутри осветил его профиль, на котором застыло выражение фальшивого удивления. Он медленно повернулся, держа в руке банку пива.
— Да ладно? — протянул он, и в этом «да ладно» было столько актерской игры, что Станиславский бы повесился. — Как не было? Ты же готовилась неделю. Зубрила эти свои кейсы, презентации рисовала до трех ночи. Неужели отменили? Вот гады, а? Никакого уважения к соискателям.
Он щелкнул кольцом банки, пшикнула пена. Вадим сделал большой глоток и вытер губы тыльной стороной ладони, глядя на жену с прищуром. Он ждал реакции. Ждал слез, жалоб, рассказа о том, как несправедлив мир.
— Я проспала, — Оксана наконец подняла на него глаза. В них не было ни грусти, ни растерянности. Только тяжелый, давящий взгляд, от которого обычно хочется отвернуться. — Проснулась в двенадцать тридцать.
Вадим хмыкнул, присаживаясь напротив. Он поставил банку на стол, оставив мокрый след на пластике.
— Ну, бывает, Оксан. Переволновалась, организм потребовал отдыха. Значит, не судьба. Может, оно и к лучшему? Нервы целее будут. А то ты последнее время сама не своя ходила, дерганая какая-то.
— Я не дерганая, я сосредоточенная, — поправила она его, не меняя интонации. — И я никогда не сплю до обеда, Вадим. Даже в выходные. Мой биологический ритм настроен на семь утра.
— Ну, сбился ритм, с кем не бывает, — Вадим развел руками, изображая добродушие. — Чего ты трагедию строишь? Подумаешь, должность. Найдешь что-нибудь попроще, поспокойнее. Вон, у нас в бухгалтерии девчонки сидят, чай пьют, бумажки перекладывают, и в пять уже домой бегут. А на директорском месте тебя бы выжали как лимон.
Он говорил легко, уверенно, словно убеждал ребенка, что сломанная игрушка — это ерунда. Но Оксана видела, как он едва заметно улыбается уголками губ. Это была улыбка победителя, который устранил конкурента чужими руками.
— Дело не в ритме, — Оксана медленно провела пальцем по столу, стирая невидимую пылинку. — Дело в том, что будильник не сработал. Телефон был заряжен на сто процентов с вечера. Я проверяла. А утром его не оказалось на тумбочке.
Вадим сделал еще глоток, пряча лицо за банкой.
— Потеряла, значит. Бывает. Завалился куда-нибудь за кровать, или под подушку. Ты же во сне вертишься, как уж на сковородке. Найдем.
— Я искала, — Оксана смотрела прямо ему в переносицу. — Я перерыла всю спальню. Отодвигала тумбочки, поднимала матрас. Его там не было.
— Плохо искала, — отмахнулся Вадим. — Женская логика: если вещь не лежит на видном месте, значит, она исчезла. Спорим, я сейчас пойду и найду его за две минуты?
Он вел себя слишком развязно. Обычно, когда у Оксаны случались неприятности, Вадим становился раздражительным, начинал ворчать, что она «вечно создает проблемы». А сейчас он буквально лучился самодовольством. Ему нравилась эта ситуация. Ему нравилось видеть её сидящей на кухне без работы, без новой должности, без перспектив.
— Не трудись, — Оксана наконец откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. — Я его уже нашла.
Повисла пауза. Вадим перестал болтать ногой под столом. Его взгляд метнулся по кухне, словно проверяя, нет ли здесь ловушки.
— Ну вот видишь! — он попытался вернуть разговору легкий тон, но в голосе проскользнула нотка напряжения. — И где этот беглец прятался? В кармане халата? В ванной забыла, пока зубы чистила?
— Нет, Вадим. Не в халате. И забыть я его не могла, потому что перед сном ставила будильник, лежа в кровати. Ты это видел. Ты лежал рядом и читал новости про футбол.
Оксана говорила медленно, чеканя каждое слово, как забивают гвозди в крышку гроба. Она наблюдала, как меняется лицо мужа. Как с него сползает маска добродушного простачка, обнажая что-то мелкое, злобное и трусливое.
— Ты ведешь себя странно, — буркнул Вадим, теряя интерес к пиву. — Сидишь тут, как следователь на допросе. Ну проспала и проспала. Чего теперь, траур объявлять? Ужин где? Я, вообще-то, с работы пришел, голодный как собака. Или ты теперь из-за своей неудачи нас обоих голодом заморишь?
— Ты боялся, — вдруг сказала она, проигнорировав вопрос про ужин. — Ты просто испугался.
— Чего я испугался? — Вадим скривился, но взгляд отвел. — Привидений? Бабайки? Оксан, кончай нести чушь.
— Ты испугался цифр. Тех цифр, которые я озвучивала неделю назад, когда обсуждала оклад. Ты посчитал в уме и понял, что моя зарплата будет ровно в три раза больше твоей. И тебя это сожрало изнутри.
Вадим грохнул банкой об стол. Пена выплеснулась через край, растекаясь липкой лужицей.
— Да пошла ты со своими цифрами! — рявкнул он, и в этом крике наконец прозвучала настоящая, неподдельная злость. — Только о бабках и думаешь! Карьера, должность, статус… А о семье ты когда думать начнешь? Нормальная баба о доме печется, а не по собеседованиям бегает, чтобы мужику нос утереть!
Оксана даже не моргнула. Она получила то, что хотела. Признание. Не словами, но эмоциями. Он сорвался. Маска упала, и под ней оказался именно тот мелкий, завистливый человек, которого она подозревала, но боялась признать в собственном муже.
— Значит, это ты, — утвердительно произнесла она. — Ты выключил будильник. Пока я спала.
Вадим посмотрел на неё с вызовом. В его глазах больше не было страха быть пойманным. Там было лишь высокомерие человека, уверенного в своем праве распоряжаться чужой судьбой.
— Ну я, — выплюнул он. — И что? Скажи спасибо, что я это сделал. Я тебя от позора спас. Куда тебе в директора? Ты же с собственным мужем справиться не можешь, куда тебе людьми управлять?
Вадим откинулся на спинку стула, и старое дерево жалобно скрипнуло под его весом. Казалось, признание не только не смутило его, а наоборот, развязало руки. Он словно сбросил тяжелый мешок с плеч и теперь наслаждался легкостью, граничащей с вседозволенностью. Сделав еще один жадный глоток пива, он вытер губы рукавом рубашки и посмотрел на жену взглядом, в котором читалось снисходительное превосходство учителя перед нерадивым учеником.
— А ты как думала? — продолжил он, и голос его окреп, наливаясь уверенностью. — Что я буду смотреть, как ты превращаешься в одну из этих… бизнес-стерв? Я тебя, Оксан, знаю лучше, чем ты сама себя. Ты же мягкая, домашняя. Тебе уют нужен, борщ по выходным, сериалы вечером. А там что? Нервотрепка, дедлайны, командировки. Ты бы через месяц домой приползала и на меня рычала. А мне это надо? Мне дома нужна жена, а не «эффективный менеджер».
Оксана слушала его, не перебивая. Она сидела абсолютно неподвижно, сложив руки на коленях, и ощущала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, разливается ледяная пустота. С каждым словом Вадима эта пустота росла, вытесняя остатки привязанности, уважения, даже простой человеческой симпатии. Перед ней сидел не муж, с которым она прожила пять лет. Перед ней сидело существо, сотканное из комплексов и страха.
— Ты решил за меня, — тихо произнесла она. Это был не вопрос, а констатация факта.
— Я решил за нас! — Вадим стукнул ладонью по столу, отчего пустая банка подпрыгнула и покатилась на пол, звякнув о плитку. Он даже не посмотрел в её сторону. — Семья — это единый организм, Оксан. Если голова дурная, то страдают все. Ты вот сейчас обижаешься, губы дуешь, а потом спасибо скажешь. Ну куда тебе эта зарплата? Куда? Ты же с ума сойдешь от таких денег.
Он встал и начал ходить по маленькой кухне, размахивая руками. Его тень металась по стенам, ломаясь в углах, делая его фигуру карикатурной и угрожающей одновременно.
— Я же вижу, как у тебя глаза загорелись, когда ты оклад увидела, — он скривился, изображая жадность. — «Вадик, мы ипотеку закроем! Вадик, мы в Италию поедем!» А обо мне ты подумала? Как я себя буду чувствовать, когда жена в дом приносит в три раза больше мужика? Ты бы начала меня попрекать каждым рублем. «Вадим, зачем ты купил это пиво? Вадим, зачем нам новая удочка, если я плачу за квартиру?» Я это знаю, Оксан. Бабы, когда деньги чуют, берега теряют мгновенно. Ты бы перестала передо мной отчитываться. Ты бы решила, что ты здесь главная.
Оксана медленно моргнула. Пазл складывался с пугающей четкостью. Все эти годы она списывала его ворчание на усталость, его критику — на заботу, его нежелание расти — на любовь к стабильности. Но сейчас, под парами дешевого алкоголя, наружу вылезла истинная суть. Он не любил её. Он любил её зависимость от него. Он любил тот факт, что она советуется с ним перед покупкой зимних сапог. Он упивался контролем.
— То есть, ты украл мой телефон и выключил будильник, чтобы я оставалась удобной? — спросила она, прослеживая его траекторию взглядом. — Чтобы я оставалась ниже тебя?
— Не ниже, а за моей спиной! — рявкнул Вадим, останавливаясь напротив неё и упираясь руками в столешницу. Его лицо оказалось совсем близко, она почувствовала кислый запах пива и вчерашнего лука. — Там, где и должна быть женщина. Я глава семьи, Оксана. Я! И я не позволю, чтобы моя баба командовала парадом. Ты думаешь, мне легко на заводе горбатиться? А тут ты, вся в белом, в кожаном кресле. Да меня бы мужики засмеяли! «Смотрите, Вадька у жены на шее сидит, альфонс». Ты бы мою репутацию уничтожила. А так — все на своих местах. Ты дома, я работаю. Гармония.
Он говорил искренне. В этом и был ужас ситуации. Он действительно верил, что совершил благой поступок. Он не видел подлости в том, чтобы сломать ей жизнь ради своего спокойствия. Для него карьера жены была личным оскорблением, прямой угрозой его шаткому, дутому авторитету.
— Ты жалкий, — прошептала Оксана. Впервые за вечер в её голосе прорезалось что-то живое — брезгливость. — Ты настолько не уверен в себе, что готов топить меня, лишь бы самому не казаться таким ничтожеством на моем фоне.
Вадим отшатнулся, словно получил пощечину. Его лицо пошло красными пятнами.
— Чего? — прошипел он. — Ты как с мужем разговариваешь? Я для тебя стараюсь, дура! Я семью берегу! А ты… Неблагодарная. Я о тебе позаботился! Чтобы ты не надорвалась, чтобы мы жили спокойно. А ты меня ничтожеством называешь?
— Ты не позаботился, Вадим. Ты испугался. Ты просто трус, который не выдержит конкуренции даже с собственной женой.
Вадим усмехнулся, но улыбка вышла кривой и злой.
— Конкуренции? С тобой? Не смеши. Ты без меня — ноль. Кто тебе краны чинит? Кто тебя на машине возит? Да ты бы пропала через неделю. Так что сиди и не вякай. Завтра найдешь себе работу поспокойнее, продавцом или администратором в салоне, и заживем как люди. И чтобы я больше про директоров этих не слышал. И про телефон свой забудь. Найдется, когда я решу, что ты успокоилась.
Он снова направился к холодильнику за добавкой, уверенный, что разговор окончен, что он поставил точку и указал зарвавшейся женщине её место. Он не заметил, как Оксана медленно встала из-за стола. В её движениях появилась плавная, хищная грация. Она больше не была жертвой обстоятельств. Она была судьей, который только что вынес приговор.
— Когда ты решишь? — переспросила она, засовывая руку в глубокий карман своего домашнего кардигана.
Вадим обернулся, держась за ручку холодильника.
— Ну да. Может, завтра. А может, через пару дней. Посмотрим на твое поведение. Будешь паинькой — получишь игрушку обратно.
Оксана медленно вытащила руку из кармана. На её ладони лежал смартфон. Он был мокрым, с него капала вода, экран тускло поблескивал, но он был у неё. Вадим застыл. Его глаза округлились, скользнув по телефону, а потом по лицу жены, на котором застыла ледяная решимость.
— Я не нуждаюсь в твоем разрешении, Вадим, — сказала она, делая шаг к нему. — И в твоей «заботе» тоже. Особенно в той, которая пахнет дерьмом.
С телефона на линолеум упала крупная мутная капля. Шлеп. Звук был тихим, но в наступившей тишине он прозвучал как выстрел стартового пистолета. Оксана смотрела на мокрый аппарат, с которого стекала вода, и чувствовала, как последняя нить, связывавшая её с этим человеком, лопается с оглушительным звоном.
— В сливном бачке, Вадим, — произнесла она, не повышая голоса. — Ты спрятал мой телефон, мою работу и моё будущее в сливном бачке унитаза. Замотал в полиэтилен, снял крышку, опустил в воду. Сколько усилий, чтобы просто напакостить.
Вадим фыркнул, пытаясь сохранить лицо, хотя его взгляд нервно бегал от телефона к её лицу.
— Зато надежно. Я знал, что ты туда не полезешь. Ты же у нас брезгливая, принцесса. Сантехнику не трогаешь, для этого есть муж. Вот видишь, даже тут я оказался умнее.
— Умнее? — Оксана вытерла телефон о край своей кофты, словно стирая не только воду, но и само присутствие Вадима в своей жизни. — Нет, это не ум. Это подлость, Вадим. Мелкая, грязная, ржавая подлость. Как та вода в бачке.
Она резко развернулась и вышла из кухни. Вадим, немного замешкавшись, поплелся за ней, явно ожидая продолжения скандала или слезных извинений. Но Оксана направилась не в спальню рыдать в подушку, а к хозяйственному шкафу в прихожей.
Резкий звук отрываемого полиэтилена прорезал воздух. Оксана достала рулон больших черных мешков для строительного мусора — плотных, вместительных, на сто двадцать литров. Одним ловким движением она встряхнула первый пакет, расправляя его черное нутро, и направилась в спальню.
— Эй, ты чего удумала? — Вадим прислонился к косяку двери, скрестив руки на груди. — Решила наконец уборкой заняться? Давно пора. А то пыль уже клубами катается, пока ты к собеседованиям готовишься.
Оксана не ответила. Она подошла к прикроватной тумбочке — его стороне кровати — и рывком открыла верхний ящик. Внутри царил хаос: зарядки, старые чеки, какие-то железки, пачка презервативов, которыми они не пользовались уже полгода. Она поднесла пакет к краю ящика и просто сгребла всё содержимое внутрь. Грохот падающих вещей заставил Вадима вздрогнуть.
— Ты что творишь?! — его голос подскочил на октаву. — А ну положи на место! Там нужные вещи!
Оксана перешла к шкафу. Распахнула дверцы, где висела его одежда. Свитера, которые она выбирала ему на распродажах, рубашки, которые она гладила по утрам, джинсы, которые он ленился стирать. Она снимала вещи вместе с вешалками и швыряла их в черную пасть пакета. Без разбора, без жалости. Дорогая шерсть мялась о жесткий деним, воротнички заламывались, рукава связывались в узлы.
— Оксана, ты больная?! — Вадим подскочил к ней и попытался выхватить пакет, но она оттолкнула его локтем с такой силой, что он отшатнулся, ударившись плечом о шкаф.
— Ты же сказал, что женщина должна заниматься домом, — ледяным тоном ответила она, не прекращая методично опустошать полки. — Я занимаюсь. Я выношу мусор. Всё, что мешает мне дышать, всё, что тянет меня вниз, — всё это мусор. И ты, Вадим, главная его часть.
— Какой мусор? Это мои шмотки! Я на них заработал! — заорал он, осознавая, что это не шутка и не показательное выступление.
— Заработал? — Оксана горько усмехнулась, запихивая в пакет его любимую толстовку с дурацкой надписью. — На эти джинсы ты занимал у моей мамы. Эту куртку я купила тебе с премии полгода назад. А вот это, — она вытащила с нижней полки игровую приставку, с которой он сдувал пылинки, — это ты купил с кредитки, которую мы закрывали вместе.
Вадим побелел, увидев приставку в её руках.
— Не смей! — взвизгнул он, бросаясь к ней. — Положи консоль! Она денег стоит! Ты её разобьешь!
Оксана спокойно разжала пальцы. Черная пластиковая коробка ухнула на дно пакета, глухо ударившись о груду одежды. Сверху полетели джойстики, перепутанные провода и коробки с дисками.
— Не разбила. Пока, — сказала она, завязывая узел на первом пакете так туго, что полиэтилен натянулся до белизны. — Но если ты не отойдешь, я не ручаюсь за сохранность содержимого при транспортировке.
Она отшвырнула наполненный мешок в коридор. Он тяжело проехал по ламинату и замер у входной двери, как черный обелиск их рухнувшей семейной жизни. Оксана тут же оторвала от рулона второй пакет.
Вадим стоял посреди разгромленной спальни, хватая ртом воздух. Его лицо пошло красными пятнами, кулаки сжимались и разжимались. Весь его спесивый вид, вся его напускная бравада испарились. Перед ней стоял растерянный, испуганный маленький человек, у которого отбирают его игрушки и его комфорт.
— Ты не имеешь права, — просипел он. — Это моя квартира тоже. Я тут прописан. Ты не можешь меня выгнать.
— Квартира куплена в ипотеку до брака, Вадим. Ты здесь никто. Ты просто жилец, который задолжал за коммунальные услуги и испортил атмосферу, — Оксана подошла к комоду, где хранилось его нижнее белье и носки. — Я терпела твою лень. Я терпела твое нытье. Я терпела твою маленькую зарплату, потому что думала, что ты хороший человек. Но сегодня ты показал, кто ты есть. Ты враг. А с врагами не живут.
Она выдернула ящик комода целиком и перевернула его над вторым пакетом. Разноцветные комки носков посыпались дождем.
— Оксан, прекрати! — Вадим попытался сменить тактику. Он шагнул к ней, протягивая руки ладонями вверх, словно пытаясь успокоить взбесившееся животное. — Ну погорячилась и хватит. Ну виноват я, признаю. Ну дурак. Хотел как лучше, перегнул палку. Давай поговорим спокойно. Вытащи вещи, я сам сложу. Не позорь нас перед соседями.
— Перед соседями? — Оксана выпрямилась, завязывая второй мешок. В её глазах плескалось такое презрение, что Вадиму захотелось провалиться сквозь землю. — Тебя волнуют соседи? А то, что ты меня предал, тебя не волнует? То, что ты меня, как собаку, хотел на цепи держать, тебя не смущает?
Она пнула второй мешок в сторону коридора.
— Всё, Вадим. Разговор окончен. У тебя есть ровно две минуты, чтобы одеться в то, что на тебе, и взять документы. Остальное заберешь с лестничной клетки. Или с помойки, если соседи окажутся быстрее.
Оксана прошла мимо него, задев плечом, и направилась в ванную. Там, на полочке, стояли его бритва, зубная щетка, дезодорант. Всё это полетело в третий, маленький пакет для мусора из ванной комнаты. Она действовала как робот, как отлаженный механизм по очистке пространства от грязи. Никаких лишних движений. Никаких сомнений.
Вадим выбежал в коридор, пытаясь преградить ей путь к входной двери, но споткнулся о первый мешок с вещами и едва не растянулся на полу.
— Ты ненормальная! Истеричка! — заорал он, теряя контроль. — Кому ты нужна будешь? Старая, разведенная! Думаешь, директором станешь — и очередь из мужиков выстроится? Да ты сдохнешь в одиночестве со своей карьерой!
Оксана остановилась у двери, держа в руке пакет с его рыльно-мыльными принадлежностями. Она посмотрела на него сверху вниз, хотя они были одного роста. Сейчас она казалась великаном.
— Лучше сдохнуть в одиночестве, чем жить с крысой, которая ворует телефон из тумбочки, — спокойно ответила она и потянула замок входной двери.
Дверь распахнулась с тяжелым, протяжным звуком, впуская в квартиру запах подъезда — смесь старой краски, сырости и чьих-то жареных котлет. Этот запах, который Оксана раньше ненавидела, сейчас показался ей воздухом свободы. Она вытолкнула первый, самый тяжелый мешок на лестничную площадку. Черный полиэтилен шуршал по бетону, как саван, в который заворачивают прошлое.
Вадим, осознав, что его действительно вышвыривают, перестал изображать оскорбленную невинность. Страх остаться на улице перевесил гордость. Он вцепился в косяк двери, преграждая путь второму пакету, его лицо исказилось в жалкой гримасе.
— Оксан, ты чего творишь? Ночь на дворе! Куда я пойду? — заскулил он, и этот тон — тон нашкодившего щенка, которого тычут носом в лужу, — вызвал у неё новый прилив холодной ярости. — У меня ни денег с собой, ни жилья. К маме ехать через весь город! Ну давай остынем, ну переборщил я, с кем не бывает? Я же люблю тебя, дура!
Оксана остановилась. В её руках был пакет с его обувью. Она посмотрела на мужа, и в этот момент последние остатки жалости выгорели дотла. Перед ней стоял не партнер, не любимый мужчина, а паразит, который годами питался её неуверенностью.
— Любишь? — переспросила она тихо, но в тишине подъезда её голос прозвучал как удар хлыста. — Ты не любишь меня, Вадим. Ты любишь то, как удобно тебе было жить за мой счет. Ты любишь, когда я слабая. Ты любишь чувствовать себя большим человеком, унижая меня.
Она сделала шаг вперед, наступая на него с такой решимостью, что он инстинктивно попятился, освобождая проход. Второй мешок вылетел на бетонный пол, ударившись о первый. Вадим споткнулся о свои вещи, едва удержав равновесие. Он выглядел нелепо: в домашних трениках с вытянутыми коленями, в одном тапке, растрепанный и жалкий.
— Да ты никому не нужна будешь с таким характером! — взвизгнул он, пытаясь вернуть контроль через агрессию, но голос его сорвался на фальцет. — Директорша! Да тебя выпрут через неделю! Приползешь ко мне, будешь в ногах валяться!
И тут Оксану прорвало. Это не была истерика. Это был вулкан, который копил энергию годами. Она шагнула за порог, нависая над ним, и выкрикнула ему в лицо то, что накипело за этот бесконечный, кошмарный день:
— Ты отключил мой будильник и спрятал телефон, чтобы я проспала собеседование на должность директора! Ты боялся, что я буду зарабатывать больше тебя и перестану отчитываться за каждую копейку! Ты жалкий, завистливый неудачник, который готов сломать мне карьеру ради своего ущемленного эго! Я увольняю тебя с должности мужа прямо сейчас!
Её слова эхом разнеслись по гулким пролетам подъезда, отскакивая от стен, впитываясь в облупленную штукатурку. Где-то этажом выше хлопнула дверь, кто-то прислушивался, но Оксане было плевать. Она швырнула ему под ноги последний пакет — тот самый, с зубной щеткой и бритвой.
— Вон, — выдохнула она, уже спокойнее. — Карту от подъезда я аннулирую завтра. Ключи можешь оставить себе на память, замки я сменю через час. Мастер уже едет.
Вадим стоял среди груды черных пакетов, ошарашенный, раздавленный правдой, которую ему швырнули в лицо. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, может быть, снова оскорбить или попросить прощения, но Оксана не дала ему этого шанса.
Она шагнула назад, в свою квартиру, в свою крепость, и с силой захлопнула тяжелую металлическую дверь. Щелчок замков прозвучал как финальный аккорды в затянувшейся, фальшивой симфонии их брака. Затем лязгнула задвижка — ночной сторож.
Оксана прислонилась спиной к холодному металлу двери и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле, но слез не было. Было странное, звенящее чувство пустоты, но это была не пустота потери, а пустота чистого листа. Пространство, которое раньше занимал этот душный, завистливый человек, теперь было свободно.
Она постояла так минуту, восстанавливая дыхание. За дверью было тихо. Вадим не стучал, не кричал. Видимо, до него наконец дошло, что спектакль окончен и занавес упал навсегда.
Оксана оттолкнулась от двери и прошла на кухню. Там, на столе, в лужице воды лежал её телефон. Она взяла его, вытерла бумажным полотенцем. Экран мигнул и засветился — аппарат был жив, несмотря на «водные процедуры». Это был хороший знак.
Она нашла в контактах номер, который выучила наизусть за эту неделю. HR-директор крупного холдинга. Время было позднее, почти восемь вечера, но Оксана знала, что такие люди работают допоздна.
Палец завис над кнопкой вызова. Один звонок мог изменить всё или окончательно добить. Оксана глубоко вдохнула, расправила плечи, словно уже сидела в том самом кожаном кресле, и нажала на зеленую трубку.
— Алло, Ирина Владимировна? — её голос звучал твердо, уверенно, по-деловому. В нем не было ни капли той женщины, что пять минут назад выкидывала мужа из дома. — Это Оксана Соколова. Прошу прощения за поздний звонок. Сегодня утром у меня произошел серьезный форс-мажор коммунального характера, я осталась без связи. Ситуация была критической, пришлось устранять аварию лично. Но сейчас проблема полностью ликвидирована. Я готова приехать завтра в любое время, хоть в шесть утра. Мои компетенции и желание работать на вас остались прежними. Более того, теперь у меня нет никаких сдерживающих факторов.
В трубке помолчали. Оксана затаила дыхание, глядя в темное окно, где отражалась её одинокая, но сильная фигура.
— Коммунальная авария? — переспросил голос на том конце, и Оксане показалось, что она слышит нотку понимания. — Что ж, Оксана. Умение быстро решать кризисные ситуации и устранять… проблемы — это именно то качество, которое мы ищем в директоре. Жду вас завтра к девяти. Не опаздывайте.
Оксана нажала отбой. Она положила телефон на стол и впервые за этот день улыбнулась. Она подошла к окну и посмотрела вниз. Из подъезда вышел человек с охапкой черных мусорных пакетов. Он выглядел маленьким и несущественным с высоты седьмого этажа. Оксана задернула штору. Завтра ей нужно было рано вставать. И на этот раз она точно не проспит…
