— Вероник, привет! Не ждала?
Голос, приторно-сладкий, как перезрелый персик, ударил по ушам раньше, чем Вероника успела рассмотреть, кто стоит за дверью. Она знала этот голос. Год она его не слышала, и этот год был самым спокойным в её жизни. Она медленно повернула ключ в замке, не испытывая ни удивления, ни радости. Только глухую, привычную тяжесть в груди, словно внутри проснулся старый, усмиренный зверь.
На пороге стояла Кристина. Младшая сестра. Вся — сплошное сияние: белоснежная улыбка, тщательно уложенные светлые локоны, модное пальто песочного цвета. В руках она держала бутылку дорогого итальянского вина, этикетка которого кричала о своей стоимости. Она протягивала её Веронике не как подарок, а как пропуск, как взятку, которая должна была открыть ей все двери.
Вероника не взяла бутылку. Она лишь слегка кивнула вглубь квартиры.
— Проходи. На кухню поставь.
Её собственный голос прозвучал ровно, может быть, чуть более низко, чем обычно. Она пропустила сестру мимо себя, вдыхая шлейф её духов — сладких, навязчивых, заполнивших собой всю прихожую, пространство её выверенного порядка. Кристина прошла в квартиру, с любопытством озираясь по сторонам, словно оказалась здесь впервые. Её движения были слишком свободными, слишком раскованными для гостя, которого не видели год. Она вела себя как хозяйка, вернувшаяся в свои владения после недолгого отсутствия.
— Ух ты, как у тебя всё изменилось! Так… строго, что ли. Минимализм? — Кристина провела пальцем по гладкой поверхности комода, проверяя его на наличие пыли. Пыли не было.
— Мне нравится, — коротко ответила Вероника, закрывая входную дверь. Звук щелкнувшего замка прозвучал окончательно и бесповоротно.
На кухне Кристина поставила вино на идеально чистую столешницу. Вероника молча достала штопор и два высоких бокала на тонких ножках. Она двигалась без суеты, её жесты были точными и экономичными. Каждое её движение говорило о том, что она здесь хозяйка, и правила здесь устанавливает она. Она не предложила еды. Она не предложила чая. Она просто открыла вино, которое принесла Кристина, и разлила тёмно-рубиновую жидкость по бокалам.
— Ну, давай! За встречу! — Кристина подняла свой бокал, её глаза блестели фальшивым восторгом. — Я так соскучилась, сестрёнка!
Вероника сделала маленький глоток. Вино было терпким, с нотками вишни и горечи. Очень подходило к моменту.
— Год не скучала, а тут вдруг прорвало? — спросила она, глядя сестре прямо в глаза. В её взгляде не было укора. Только холодное, беспристрастное любопытство исследователя, изучающего повадки примитивного существа.
Улыбка на лице Кристины на мгновение дрогнула, но тут же вернулась на место, став ещё шире и неестественнее.
— Ну что ты, Вероник! Я всегда скучала! Просто… ты же знаешь, как всё закрутилось. Дела, работа… Паша…
Имя было произнесено. Камень, брошенный в спокойную воду, от которого пошли едва заметные круги напряжения. Паша. Жених Вероники. Бывший. Теперь он был частью «дел» и «работы» Кристины.
— Понимаю, — Вероника снова отпила из бокала. — Захват чужих территорий — дело хлопотное. Требует полной самоотдачи.
Кристина смущённо хихикнула, делая вид, что это была шутка. Она поставила бокал на стол, и её лицо вдруг стало серьёзным. Спектакль подходил к своей главной сцене. Маска весёлой сестрички была больше не нужна.
— Вероник, тут такое дело… Очень важное. Мы с Пашей решили пожениться. Представляешь?
Она смотрела на Веронику выжидающе, пытаясь прочесть её реакцию. Но лицо старшей сестры было непроницаемо. Она просто ждала продолжения.
— Это будет невероятная свадьба! На берегу озера, с выездной регистрацией, белыми шатрами… Всё, как в кино! — Кристина говорила быстро, её глаза горели уже не фальшивым, а вполне искренним восторгом от нарисованной ею картины. — Мы всё рассчитали, всё продумали. Но есть одна небольшая проблема. Нам на свадьбу мечты не хватает миллиона. Я подумала… ты ведь можешь помочь?
Просьба, произнесённая этим лёгким, порхающим голосом, упала в тишину кухни как гиря. Миллион. На свадьбу. С Пашей. Вероника не изменилась в лице. Она просто смотрела на сестру, и её взгляд, до этого холодный, стал ледяным. В нём не было ни боли, ни обиды. Только чистое, незамутнённое презрение. Она медленно, с выверенной точностью, поставила свой бокал на столешницу. Звук соприкосновения стекла с камнем был сухим и коротким.
— Помочь? — переспросила она. Слово было произнесено так тихо, что Кристине пришлось наклониться вперёд, чтобы расслышать. Но в этой тишине звенела сталь. Это был не вопрос. Это было начало приговора.
Кристина, не почувствовав подвоха, закивала с удвоенной энергией, её лицо расплылось в заискивающей улыбке.
— Да! Вероник, ну для тебя же это не такие большие деньги! Ты всегда была такой умницей, так хорошо зарабатываешь. А для нас это… это целая мечта! Ты же хочешь, чтобы твоя единственная сестрёнка была счастлива?
Вероника молчала. Она смотрела на губы Кристины, на её сияющие глаза, на всю эту картину наигранного благодушия, и чувствовала, как внутри неё поднимается волна. Но это была не горячая, обжигающая ярость. Это был холодный, сокрушающий гнев, подобный леднику, который медленно движется, стирая всё на своём пути. Она поднялась со своего места. Её движение было плавным, почти хищным.
— Ты увела у меня жениха, дорогая сестрица, а теперь ты пришла выпрашивать деньги вам на свадьбу? Да я лучше сожгу свои деньги, чем вам двоим дам хоть копейку! И не надо мне грозить, что ты родителям пожалуешься, если я не дам вам денег! Не сработает!
Она предвидела этот ход. Она знала все её приёмы.
Маска с лица Кристины слетела мгновенно. Улыбка исчезла, губы сжались в тонкую, злобную нитку. Черты лица заострились, и перед Вероникой сидела уже не милая сестричка, а расчётливый, мелкий хищник, чей план провалился.
— Я так и знала! Жадная тварь! — прошипела Кристина, её голос стал визгливым и неприятным. — Я родителям всё расскажу! Расскажу, как ты меня унизила! Как отказала в помощи! Они заставят тебя! Они всегда были на моей стороне!
Это была её главная карта. Козырь, который она всегда использовала. Родительская любовь и чувство вины старшей сестры. Но Вероника больше не играла в эту игру.
Она сделала два быстрых шага, обогнула стол и схватила Кристину за предплечье. Хватка была стальной. Никакой борьбы, никакой потасовки. Просто непреодолимая сила, которая рывком подняла Кристину с дивана. Та охнула от неожиданности и боли, её модные туфли на каблуках беспомощно заскребли по паркету.
— Отпусти! Мне больно! — взвизгнула Кристина, пытаясь вырваться.
Но Вероника не слушала. Она тащила её через всю квартиру — из кухни, по коридору, к выходу. Это было не избиение, не драка. Это было методичное удаление чужеродного элемента из её дома. Она двигалась с холодной целеустремлённостью человека, выносящего мусор.
— Жалуйся хоть президенту, — прошипела Вероника ей в самое ухо, когда они оказались в прихожей. Её голос был лишён всяких эмоций. Она одной рукой распахнула входную дверь, а другой с силой вытолкнула сестру на лестничную площадку.
Кристина споткнулась, едва устояв на ногах. Она развернулась, её лицо было искажено злобой и унижением, она открыла рот, чтобы выкрикнуть очередное проклятие, но не успела.
Дверь перед её носом закрылась. Без хлопка, без шума. Просто глухой, окончательный щелчок замка. Всё. Аудиенция была окончена.
Заперев дверь, Вероника не стала прислушиваться к звукам на лестничной клетке. Ей было всё равно, кричит ли там Кристина, звонит кому-то или просто стоит, переваривая собственное унижение. Вероника вернулась на кухню. Воздух всё ещё был пропитан сладким, удушливым запахом духов сестры. Она молча взяла оба бокала. Свой, из которого отпила пару глотков, и бокал Кристины, почти полный. Не колеблясь ни секунды, она вылила тёмно-красное, дорогое вино в раковину. Струя ударила по металлу, оставляя кровавые разводы. Это было не просто избавление от напитка. Это был ритуал очищения. Она тщательно вымыла оба бокала, до блеска натёрла их сухим полотенцем и поставила на место, в глубину кухонного шкафа. Порядок в её мире был восстановлен.
Телефон зазвонил через пятнадцать минут. Точное время, чтобы доехать до ближайшего перекрёстка, остановиться на обочине и совершить истеричный звонок. На экране высветилось «Мама». Вероника вздохнула, но не потому, что боялась разговора. Она вздохнула от предсказуемости всего происходящего. Она приняла вызов и приложила телефон к уху, ничего не говоря.
— Вероника, что у вас там происходит? — Голос матери звучал напряжённо и был полон слёзного упрёка. Она не спрашивала. Она обвиняла с первой же секунды.
— А что происходит, мама? — спокойно ответила Вероника.
— Звонила Кристина! Ребёнок в полном отчаянии! Она приехала к тебе с открытым сердцем, хотела поделиться радостью, а ты… Ты вышвырнула её, как собаку! Родную сестру! Что ты за человек такой, Вероника?
Мать говорила быстро, захлёбываясь от возмущения, которое явно было подогрето рассказом младшей дочери. Вероника слушала, глядя в окно на огни ночного города. Она видела эту сцену так ясно, будто смотрела плохо поставленный спектакль, в котором знала каждую следующую реплику.
— Она приехала не с открытым сердцем, а с протянутой рукой, мама. Она пришла просить миллион.
— И что?! — голос матери сорвался на фальцет. — А если и просить?! У кого ей ещё просить, как не у родной сестры? У тебя есть возможность, а у неё — свадьба! Самый важный день в жизни! Ты должна была ей помочь! Мы вас не так воспитывали!
— Я ничего никому не должна. Особенно оплачивать праздник людям, которые построили своё счастье на предательстве.
На другом конце провода повисла короткая пауза. Мать явно не ожидала такого прямого ответа. Она рассчитывала на чувство вины, на оправдания, на спор. Но не на холодную констатацию факта.
— Это ты сейчас про Павла? — в голосе матери прозвучало раздражение. — Господи, Вероника, сколько можно это помнить? Это было год назад! Люди влюбляются, люди расходятся! Кристина ни в чём не виновата! Ты сама должна радоваться её счастью!
— Я и радуюсь, — ровным тоном произнесла Вероника. — Я так рада, что готова пожелать им всего самого наилучшего. На расстоянии. И за их собственный счёт.
— Погоди, я дам трубку отцу, — бросила мать. Было слышно, как она вполголоса что-то злобно объясняет мужу.
Через несколько секунд в трубке раздался тяжёлый вздох отца.
— Вероника. Это уже ни в какие ворота не лезет. Ты старшая сестра. Ты должна быть умнее, мудрее. Кристина — твоя кровь. Отказать ей в такой момент — это просто подлость.
Отец не давил на эмоции. Он давил на авторитет. На установленные им правила семейной иерархии. — Папа, моя мудрость заключается в том, чтобы не спонсировать чужие капризы. Свадьба в шатрах на берегу озера — это не необходимость. Это блажь. Если у них нет на это денег, пусть сделают праздник по своим средствам.
— Дело не в деньгах, а в отношении! — прогремел отец. — Ты показываешь всей семье своё презрение! Ты ставишь себя выше всех! Мы требуем, чтобы ты извинилась перед сестрой и дала ей то, что она просит.
— Мой ответ — нет. И он не изменится.
Снова тишина. Вероника слышала тяжёлое дыхание отца. Он понял, что стена, которую он пытался пробить, была сделана не из гипса, а из бетона. Его методы не работали.
— Хорошо, — после долгой паузы произнёс он совершенно другим, ледяным тоном. — Раз ты нас не слышишь по телефону, мы приедем. Завтра. И поговорим все вместе. Будь дома вечером.
Это был ультиматум. Объявление войны, в которой завтрашний вечер должен был стать генеральным сражением. Они приедут не одни. Они приведут с собой Кристину. Возможно, даже Павла. Они собирались устроить показательный суд.
— Приезжайте, — коротко ответила Вероника и завершила вызов.
Она положила телефон на стол. Ни страха, ни паники. Только холодная, абсолютная ясность. Она знала, что этот разговор был неизбежен. И она знала, что завтрашний день станет концом. Концом всего.
На следующий день, ровно в семь вечера, в дверь позвонили. Не один раз, а короткой, требовательной трелью. Вероника открыла сразу, будто ждала у входа. На площадке стояли все, кого она ожидала. Отец впереди, его лицо было суровым и непреклонным, как у судьи, входящего в зал заседаний. За его плечом стояла мать, с поджатыми губами и красными от недавних слёз глазами. Рядом с ней — Кристина, с выражением оскорблённой невинности на лице, крепко державшая под руку Павла. Сам Павел выглядел максимально неловко. Он, причина всего этого конфликта, стоял с растерянной улыбкой, словно случайно зашедший на чужой скандал прохожий.
— Проходите, — сказала Вероника тем же ровным голосом, что и вчера, и отошла в сторону, пропуская процессию в свою квартиру.
Они вошли в гостиную и расположились, как на военном совете. Родители сели на диван, Кристина и Павел — в кресла напротив. Вероника осталась стоять, прислонившись к дверному косяку. Она не предложила им ни чая, ни воды. Она не предложила им снять верхнюю одежду. Она просто ждала.
Первым, как и ожидалось, заговорил отец.
— Вероника, мы приехали, чтобы положить конец этому безобразию. Твоё поведение недопустимо. Ты унизила свою сестру, ты отказала своей семье. Мы требуем, чтобы ты немедленно извинилась перед Кристиной и дала ей деньги, которые она просит.
— Мы хотим помочь ей организовать свадьбу её мечты! — тут же вставила мать, глядя на Веронику с укором. — А ты, вместо того чтобы радоваться за сестру, устраиваешь эгоистичные сцены!
Кристина тут же подхватила, её голос был полон тщательно отрепетированной обиды.
— Я всего лишь хотела поделиться с тобой своей радостью, Вероник. Я думала, ты будешь за нас рада. Я думала, ты поможешь. А ты… ты меня вышвырнула…
И тут заговорил Павел. Это было худшее, что он мог сделать.
— Вероник, давай не будем. Это всё в прошлом. Мы все взрослые люди. Давай просто решим этот вопрос мирно. Мы с Кристиной были бы тебе очень благодарны.
Вероника слушала их всех, не перебивая. Её лицо оставалось совершенно спокойным. Она переводила взгляд с одного говорящего на другого, и в её глазах не было ничего, кроме холодного анализа. Она дала им выговориться до конца. Когда отец уже открыл рот, чтобы начать второй круг обвинений, она подняла руку, призывая к тишине. И, к её собственному удивлению, они замолчали.
— Вы закончили? — тихо спросила она. Ответом ей была напряжённая тишина. — Хорошо. Тогда послушайте меня. Вы пришли сюда, чтобы судить меня. Чтобы заставить меня поступить так, как удобно вам. Вы привели с собой потерпевшую, и даже… — она сделала короткую паузу, впервые посмотрев прямо на Павла, — вещественное доказательство её победы.
Павел вздрогнул и отвёл взгляд.
— Так вот мой вердикт, — продолжила Вероника, её голос не дрогнул ни на одной ноте. — Вы, мама и папа, никогда не видели меня. Вы видели только фон для вашей любимой младшей дочери. Всё, что делала я, воспринималось как должное. Всё, чего хотела она, становилось законом. Сегодня вы пришли сюда не ради справедливости. Вы пришли, чтобы снова заставить меня уступить ей. Этого больше не будет.
Она повернула голову к сестре.
— Ты, Кристина. Ты всегда брала то, что хотела, не заботясь о последствиях для других. Ты взяла моё платье на выпускной и порвала его. Ты взяла мои конспекты и «потеряла» их перед экзаменом. А потом ты взяла моего жениха. Бери. Пользуйся. Но оплачивай свои трофеи сама. От меня ты не получишь больше ничего. Никогда.
Наконец, её взгляд остановился на Павле.
— А ты, Паша… твоё присутствие здесь — верх цинизма. Ты пришёл в мой дом, просить у меня денег на свадьбу с моей сестрой, после того, как бросил меня за месяц до нашей собственной свадьбы. И ты ещё пытаешься говорить о том, чтобы «быть взрослыми»? Ты — самое большое разочарование в моей жизни. Но, должна признать, и самый ценный урок.
Она выпрямилась, отрываясь от дверного косяка.
— А теперь всё. Спектакль окончен. Вы получили мой окончательный ответ. Я не дам ни копейки. И я не хочу больше видеть никого из вас в этом доме. В моей жизни.
Она не кричала. Она не плакала. Она просто вынесла приговор. Холодный, окончательный и не подлежащий обжалованию. Родители смотрели на неё так, будто видели впервые. Кристина застыла с открытым ртом. Павел просто смотрел в пол.
— Дверь там, — спокойно сказала Вероника, указывая в сторону прихожей.
Они поднялись молча. Не было криков, не было проклятий. Они поняли. Стена, которую они пытались проломить всю жизнь, оказалась не просто стеной. Это была несущая конструкция её новой жизни, и она только что убрала из-под неё все старые, прогнившие опоры. Они вышли один за другим. Дверь закрылась. В квартире впервые за много лет воцарилась настоящая тишина. Не тяжёлая, не звенящая. А чистая, прозрачная тишина свободы. Вероника стояла посреди своей гостиной, в своём доме, и впервые чувствовала, что он действительно принадлежит только ей. Все мосты были сожжены дотла. И на пепелище начиналась новая жизнь…
