В тот день я поняла, что больше так не могу. Как-то незаметно за тридцать пять лет совместной жизни я превратилась в тень в собственном доме. Всё стало «его» — его квартира, его решения, его правила. Даже чашку переставить без разрешения было нельзя. «А я спрашивал? Я советовался?» — любимая фраза Николая Петровича, моего законного супруга.
Сидя в очереди МФЦ, я перебирала в сумке документы и чувствовала, как сердце колотится где-то в горле. Рядом шептались две старушки, обсуждая какую-то телепередачу. Я смотрела на свои руки с выступающими венами и думала — неужели я дожила до того возраста, когда нужно бороться за своё место под солнцем с родным человеком?
— Гражданка Соколова? Проходите, — равнодушно позвала девушка из окошка.
Я вздрогнула и поднялась, расправив плечи. Протянула паспорт, свидетельство о браке, выписку из домовой книги.
— Заявление на выделение доли в совместном имуществе, — сказала я тихо, но твёрдо.
— Причина? — девушка подняла на меня глаза.
— Муж не признаёт моих прав на жилплощадь, — я сглотнула комок в горле. — Хочу официального подтверждения своей доли.
Всю обратную дорогу меня не покидало ощущение, что я предала что-то важное. Но другого выхода я не видела. Недавно Николай снова заявил при гостях, что это он один заработал на квартиру, а я только «прицепом шла». Будто и не было моих дежурств в больнице, бессонных ночей с больными детьми и внуками.
Вечером, когда Николай устроился в кресле перед телевизором с пультом в руках, я подошла и выключила звук.
— Коля, — начала я, сжимая в кармане халата квитанцию из МФЦ. — Я сегодня подала заявление на выделение своей доли в квартире.
Он смотрел на меня так, будто я сообщила о намерении сжечь дом.
— Я больше не хочу быть просто жилецом в этой квартире, — мой голос дрогнул, но я продолжила. — Это и мой дом тоже. Всегда был.
В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана на кухне. Кап-кап. Мерно, как метроном. Отсчитывая секунды до взрыва.
Ответный удар
Я услышала его раньше, чем увидела. Грохот и звяканье посуды разбудили меня на рассвете. К тому времени мы уже спали в разных комнатах — так повелось после разговора о моём заявлении. Три дня Николай молчал, не глядя в мою сторону, а теперь, видимо, созрел для ответа.
Накинув халат, я выскочила в коридор. На кухне что-то тяжело скрежетало по линолеуму.
— Что ты делаешь? — спросила я, застыв на пороге.
Николай, красный и взмокший, толкал наш старый двухкамерный «Атлант» к выходу из кухни. Тот сопротивлялся, цепляясь за неровности пола.
— Делю имущество, — выдохнул он, не глядя на меня. — Раз у нас теперь всё по закону, так тому и быть. Это мой холодильник. Купил до свадьбы ещё.
— Коля, тот холодильник сгнил лет двадцать назад! Этот мы вместе…
— А докажи! — он выпрямился, глядя на меня с вызовом. — У тебя чеки есть? Бумажки? Нет? Значит, мой.
К обеду холодильник стоял в кладовке, подпирая старые лыжи и коробки с ёлочными игрушками. А на двери кухни появился новенький замок. Я смотрела на металлический блестящий прямоугольник и не могла поверить своим глазам.
— Ключ я тебе не дам, — спокойно сказал Николай, выходя из ванной. — Кухня записана на меня. В домовой книге так. Можешь проверить.
Я стояла с пакетом продуктов из магазина, чувствуя, как немеют пальцы от тяжести. Внутри поднималась волна — не то обида, не то ярость.
— Николай, тебе не кажется, что это… — я искала слово, которое не ранило бы его самолюбие ещё больше, — …глупо? Мы столько лет вместе. Неужели нельзя поговорить?
— Говорить надо было до того, как побежала в МФЦ, — отрезал он. — А теперь живи, как хотела. Справедливо. По закону.
Он демонстративно достал связку ключей и отпер кухню. Вошёл, снова запер дверь изнутри. Я слышала, как он гремит кастрюлями, напевая под нос что-то бравурное.
В ту ночь я впервые поставила электрический чайник на тумбочку у кровати и заварила чай прямо в комнате. Сидела на краю постели, глядя в окно на мигающую вывеску аптеки через дорогу, и пыталась понять, как мы дошли до такого.
Чужое вмешательство
На пятый день моей новой жизни в звонок позвонили. За дверью стояла Валентина Сергеевна с третьего этажа, маленькая юркая старушка с крашенными в каштановый цвет волосами. В руках она держала объёмный термос.
— Ларочка, я тут супчик сварила, с фрикадельками, — затараторила она, протискиваясь в прихожую. — Куда поставить?
— Валя, ты что… — начала я, но она покачала головой.
— Стены у нас тонкие. Всё слышно, — шепнула она. — А Лидка с первого рассказала, что вы долю делите. На почте от неё узнала.
Я молча забрала термос. Унижение поднималось горячей волной к щекам. Значит, уже весь дом обсуждает.
— Ничего, переживём! — тараторила соседка, снимая боты. — Я тоже через такое прошла, когда мой Витька загулял с бухгалтершей. Ой, что было! Его мать мне даже постельное бельё пыталась отсудить…
Мы прошли в мою комнату. Я заметила, как Валентина окинула взглядом электрический чайник на подоконнике и пластиковый контейнер с бутербродами.
— Нормально устроилась, — кивнула она. — А вот у Зинаиды с пятого муж все вилки-ложки под замок спрятал, когда они разводились. Даже мусорное ведро забрал!
На кухне что-то с грохотом упало, и Николай громко выругался. Потом демонстративно хлопнул дверью.
— Не обращай внимания, — вздохнула я. — Проходи, сейчас чай сделаю.
Мы пили чай из старых фарфоровых чашек, которые Николай не успел «поделить». Валентина рассказывала про свою внучку, недавно поступившую в медицинский, а я кивала, не слыша ни слова.
Телефон зазвонил, когда соседка уже прощалась. На экране высветилось «Анюта».
— Доченька, привет, — я старалась, чтобы голос звучал бодро. — Как внуки?
— Мама, — в трубке я услышала всхлипывания. — Что вы там устроили? Сосед Михалыч позвонил, сказал, что папа твои вещи на лестничную клетку выставлял! Это правда?
— Нет, конечно, — я закрыла глаза. — Просто у нас… небольшие разногласия.
— Небольшие?! — в голосе дочери звенели слёзы. — Папа вчера позвонил мне в три часа ночи! Кричал, что ты хочешь его выгнать из квартиры! А Саша не спал потом, переживал за вас…
— Никто никого не выгоняет, — я посмотрела на закрытую дверь кухни.
— Вы оба сходите с ума, — голос Анны дрогнул. — Я не могу больше между вами метаться. Мне звонят соседи, папа, теперь ты… А у меня дети, работа, своя жизнь!
Когда я положила трубку, в комнате стало удивительно тихо. Я смотрела на термос с супом и думала — наверно, я переборщила. Может, стоило просто смириться, как всегда. Но что-то внутри сопротивлялось этой мысли. Ведь я просила не так уж много — лишь признать, что это и мой дом тоже.
День суда
Районный суд оказался обшарпанным зданием с высокими потолками и запахом канцелярии. Я нервно поправляла воротник блузки, пришитый еще вчера вечером — единственной нарядной, что нашлась в шкафу. Адвокат, молодая женщина с собранными в тугой пучок волосами, что-то быстро печатала в телефоне.
— Не волнуйтесь, Лариса Михайловна, — она подняла голову, заметив мое состояние. — Ваше дело стандартное. Выделение доли при сохранении брака. Ничего необычного.
Я кивнула, не в силах объяснить, что дело совсем не в юридической стороне вопроса.
Когда в коридоре появился Николай с адвокатом, высоким мужчиной в дорогом костюме, я почувствовала, как внутри всё сжалось. За две недели раздельной жизни муж осунулся, под глазами залегли морщины, которых раньше не было. Он скользнул по мне взглядом, будто я была предметом мебели.
В зале суда пахло пылью и духами немолодой секретарши. Я села на жесткий стул и попыталась вспомнить, зачем всё это затеяла. Кажется, мне хотелось справедливости? Или признания? Или просто хотелось, чтобы Николай однажды сказал: «Лара, это наш общий дом».
Судья, полная женщина с усталым лицом, монотонно зачитывала материалы дела. Я смотрела в окно, где на карнизе сидел голубь, нахохлившись под моросящим дождем.
— Ответчик, вы желаете представить доказательства? — голос судьи вернул меня к реальности.
Николай поднялся. В руках у него была папка с фотографиями.
— Да, ваша честь. Я хочу показать, что у истицы нет проблем с жилищными условиями. У неё отдельная комната со всеми удобствами.
Фотографии передали судье. Я похолодела, узнав снимки нашей… моей комнаты, сделанные, видимо, пока меня не было дома. Электрический чайник на табурете. Пакеты с крупами на подоконнике. Моя импровизированная «кухня».
— Моя супруга имеет доступ к ванной и туалету без ограничений, — голос Николая звучал почти торжественно. — Единственное, чем я ограничил её — это кухня, которая находится в моей части квартиры.
— Вы запретили супруге пользоваться кухней? — судья подняла брови.
— Согласно техническому паспорту, кухня относится к моей доле, ваша честь, — Николай выпрямился. — После того, как моя жена решила пойти юридическим путём, я тоже стал соблюдать закон. Буква в букву.
Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидела что-то похожее на боль, смешанную с мстительным удовлетворением:
— Ты же хотела справедливости — теперь живи с ней без кухни и холодильника.
В зале повисла тишина. Я смотрела на человека, с которым прожила всю жизнь, и не узнавала его. Во рту пересохло, виски сжало, будто обручем.
Обморок
Комната вдруг начала плыть перед глазами, голоса доносились как сквозь вату. Я попыталась вдохнуть, но воздух будто загустел.
— Прошу суд принять во внимание, — продолжал мой адвокат, — что раздел имущества в данной форме носит характер психологического насилия…
Слова ускользали, превращаясь в неразборчивый гул. Что-то было не так с сердцем — оно колотилось часто-часто, а потом пропускало удары, вызывая дурноту. Я потянулась к сумочке за таблеткой, но пальцы не слушались.
— Лариса Михайловна, вы хотите что-то сказать? — голос судьи доносился откуда-то сверху.
Я открыла рот, но вместо слов из горла вырвался странный хрип. Последнее, что помню — испуганные глаза Николая и его рванувшуюся ко мне фигуру.
А потом была пустота. Мягкая, обволакивающая темнота, в которой не было ни обид, ни борьбы за справедливость, ни закрытых кухонь. Ничего.
Очнулась я на кушетке в каком-то кабинете. Над головой — потрескавшийся потолок, сбоку — капельница. Рядом со мной сидела медсестра в голубом халате.
— Очнулись? — она вгляделась в моё лицо. — Полежите спокойно, «скорая» скоро будет.
— Что со мной? — голос был чужим, хриплым.
— Похоже на гипертонический криз, — медсестра поправила подушку. — Давление подскочило, потом сознание потеряли. Врач уже в пути.
В дверь настойчиво постучали, и я услышала голос Николая:
— Можно к ней?
Медсестра неодобрительно покачала головой, но дверь приоткрыла:
— Только недолго. Ей нельзя волноваться.
Николай вошёл неуверенно, остановился у порога. Лицо бледное, растерянное. Я впервые за много лет увидела его таким… беззащитным.
— Ларка, ты как? — спросил он, не решаясь подойти ближе.
— Жива, — слабо улыбнулась я. — Суд отложили?
Он кивнул, теребя в руках какой-то бумажный пакет.
— До следующего месяца.
В комнате повисло молчание. Только тихо попискивал тонометр на моей руке.
— Я испугался, — вдруг сказал Николай, глядя в пол. — Когда ты так… осела. Думал…
Он не договорил, но я поняла. За тридцать пять лет брака мы научились понимать недосказанное.
— Анютке позвонил? — спросила я.
— Да. Она в командировке, но обещала прилететь завтра, — он сделал шаг к кушетке. — Лар, может, ну его, этот суд? Мы же не чужие люди…
В коридоре послышались торопливые шаги и голоса — видимо, прибыла бригада «скорой помощи». Николай вздрогнул, оглянулся и вдруг быстро сжал мою руку:
— Я приеду в больницу. Сразу, как тебя устроят.
Возвращение
Три дня в больнице тянулись бесконечно. Белые стены, запах лекарств, разговоры соседок по палате — всё это напоминало мне, как хрупка наша жизнь и как глупы бывают наши обиды. Николай приходил каждый день, молча сидел рядом с кроватью, украдкой поглядывая на монитор с моим давлением. Мы говорили о погоде, о новостях, о приезде Анюты — обо всём, кроме нашего конфликта.
Когда меня выписали, он встретил у больницы с букетом мелких жёлтых хризантем — моих любимых. Всю дорогу домой мы молчали, но это было уже другое молчание. Не враждебное, а скорее выжидающее.
У дверей квартиры я замешкалась, нервно перебирая связку ключей.
— Давай я, — Николай осторожно взял ключи из моих рук.
Переступив порог, я замерла от неожиданности. В воздухе пахло свежеиспечённым пирогом и домашним уютом — запахи, которых не было здесь последние недели. В моей комнате горел ночник, а на журнальном столике стояла ваза с теми же хризантемами.
— Проходи, располагайся, — Николай помог мне снять пальто. — Тебе надо отдохнуть. Врач сказал — никаких волнений.
Я прошла в свою комнату и застыла на пороге. У стены, там, где раньше стояла этажерка с книгами, теперь располагался наш старый холодильник. Рядом примостился маленький столик, застеленный новой клеёнкой с рисунком из васильков. На нём — электрический чайник, моя любимая чашка и тарелка, накрытая полотенцем.
— Это… — я не нашла слов.
— Борщ, — Николай смущённо кашлянул, глядя в сторону. — Помнишь, как ты в Анапе отравилась, а потом две недели только борщ и могла есть?
Конечно, я помнила. Та поездка на море чуть не закончилась больницей, и Коля тогда каждый день ходил на рынок за новыми овощами для свежего борща.
— Ты сам? — я осторожно приподняла полотенце. Аромат укропа и сметаны защекотал ноздри.
— Позвонил твоей сестре, — он наконец взглянул мне в глаза. — Продиктовала рецепт. Три раза переспрашивала, не разыгрываю ли я её.
Я подошла к холодильнику, открыла дверцу. Внутри — молоко, кефир, нарезка сыра, баночки с вареньем. Всё аккуратно расставлено, как я любила.
— Замок с кухни тоже снял, — добавил Николай, следя за моей реакцией. — Дурость это всё.
Мы сидели в гостиной перед телевизором — молча, но в этой тишине не было натянутости. Николай смотрел новости, я листала журнал, не вчитываясь в текст. В какой-то момент он повернулся ко мне:
— Лар, я отзову иск. И с холодильником… дурак я.
— И я свой заберу, — тихо ответила я. — Ты прав, какие могут быть доли между мужем и женой? Это наш общий дом.
Он не ответил, только протянул руку и неуверенно погладил меня по плечу — первое прикосновение за эти бесконечные склочные недели.
Так мы и сидели — два немолодых упрямых человека, наконец-то понявших, что никакая справедливость не стоит потери тепла, которое копится годами. И что дом — это не квадратные метры и юридические документы. Дом — это место, где тебя ждут. Где для тебя варят борщ. И где холодильник стоит не для раздора, а для того, чтобы хранить продукты для совместных ужинов.
