— Светка, я дома! И угадай, что я принёс!
Голос Бориса, гулкий и самодовольный, прокатился по квартире, вырвав Светлану из полуденной дрёмы над путеводителем по галерее Уффици. Он влетел на кухню, сияющий, как начищенный самовар, и с размаху бросил на стол дешёвую пластиковую папку синего цвета. От него пахло улицей и той особенной, ни с чем не сравнимой эйфорией человека, провернувшего, по его мнению, гениальную сделку.
— Сюрприз! — провозгласил он, раскинув руки, словно ожидая аплодисментов. — Можешь начинать меня благодарить. Я всё организовал. Наш отпуск.
Улыбка медленно сползала с её лица, пока она открывала папку. Внутри лежали распечатки. Первой была фотография деревянного домика на фоне хмурого соснового леса. Дальше — изображение озера, свинцового и холодного даже на глянцевой бумаге. Договор аренды. Билеты на поезд до Петрозаводска. Она перебирала листы одеревеневшими пальцами, и картинки тосканских холмов в её голове сменялись видами карельских болот. Последний документ был банковской выпиской. Итоговая сумма, списанная со счёта, была подчёркнута жирной красной линией.
— Боря, что это? — её голос был тихим, почти шёпотом.
— Это Карелия, Свет! Шикарный отдых! Две недели в домике на озере, потом ещё две — дикарями, в месте, где вообще людей нет. Свежий воздух, рыбалка… Ти-ши-на. Не то что твоя эта толкотня по пыльным улочкам. Я даже снасти новые купил, смотри!
Он с гордостью похлопал по огромному рюкзаку, который притащил в коридор. Внутри что-то звякнуло. Светлана не смотрела на рюкзак. Она смотрела на цифру в банковской выписке. На ту самую цифру, которую они собирали почти три года. Копейка к копейке. Она отказывала себе в новой кофточке, они реже ходили в кино, она учила итальянский по вечерам, засыпая под фильмы Феллини.
— А деньги? Откуда ты взял деньги? — спросила она, хотя уже знала ответ. Знала, и отказывалась верить.
— Ну как откуда? С нашего счёта, конечно, — он махнул рукой, будто это была самая незначительная деталь. — Я же сюрприз сделал. Всё до копейки ушло, зато какой уровень! Там лодка с мотором в аренду входит!
Она подняла на него взгляд. В нём не было слёз. Только выжженная дотла пустыня.
— Ты снял всё. Всё. С нашего общего счёта. На свою рыбалку. А как же… как же Флоренция? Моя Италия?
Борис фыркнул. Этот звук, полный снисходительного превосходства, ударил её под дых сильнее, чем любая пощёчина.
— Ой, ну не начинай. Какая Италия, Свет? Духота, жара, толпы туристов. Что ты там не видела? А здесь — природа! Единение, понимаешь? Отдыхать тоже надо уметь правильно, с пользой для души и тела.
Он налил себе стакан воды и залпом выпил, наблюдая за ней поверх края стакана. Он ждал предсказуемой реакции: криков, упрёков. И он их получил.
— Правильно? Ты считаешь это правильным?! Взять и втихую потратить все наши сбережения на то, что нужно только тебе?! Я три года мечтала об этой поездке! Три года! Язык учила, маршруты составляла! А ты… ты просто взял и растоптал мою мечту своими грязными рыбацкими сапогами!
Её голос крепчал с каждой фразой, набирая силу и высоту, но Борис оставался невозмутим. Он поставил стакан и усмехнулся.
— Ну вот, начался концерт. Свет, кончай истерику. Я для нас же старался. Ты потом ещё спасибо скажешь, когда уху из свежепойманного судака попробуешь. Это тебе не пицца их резиновая.
— Я ненавижу твою уху! Я ненавижу твою рыбалку! И твой «сюрприз» я ненавижу! Ты эгоист, Боря! Конченый, самовлюблённый эгоист!
Воздух в кухне стал вязким от напряжения. Её слова бились о стену его непробиваемого самодовольства и падали на пол, бессильные и жалкие. Он наслаждался этим. Наслаждался её бешенством, своей властью, своим «правильным» решением.
А потом она вдруг замолчала. Не потому, что кончились слова или силы. А потому, что в один момент с ужасающей ясностью поняла: кричать на него — всё равно что пытаться докричаться до статуи. Он не слышал её. Он не хотел слышать. Он видел перед собой лишь досадную помеху своему идеальному плану.
Она молча отвернулась от него и посмотрела в окно. На серое небо, на унылые панельные дома напротив. И в этой серости, в этой безнадёжности внутри неё что-то щёлкнуло. Что-то холодное, твёрдое и острое, как осколок льда. Борис, неверно истолковав её молчание как капитуляцию, победоносно хмыкнул.
— Вот и отлично. Поняла наконец. Иди лучше вещи собирать начинай, нам тёплые носки понадобятся. По ночам там прохладно.
Скандал иссяк, как пересохший ручей. Воздух в квартире, прежде гудевший от её криков, теперь наполнился тишиной иного рода. Не мирной, а тяжёлой, как мокрое одеяло. Борис, убеждённый, что буря миновала и он вышел из неё победителем, расслабился. Он уселся за компьютер и с видом знатока начал просматривать фотографии карельских озёр, снятые с квадрокоптера. На экране сменяли друг друга величественные, но холодные пейзажи: тёмная вода, в которой отражались колючие верхушки елей, гранитные валуны, поросшие мхом, свинцовое небо.
— Глянь, какая красота, — бросил он через плечо, не отрываясь от монитора. — Это тебе не развалины ваши каменные. Тут сила. Душа отдыхает.
Светлана сидела на диване, неподвижная, как изваяние. Она не ответила. Она просто смотрела на его широкую спину, на то, как он самодовольно щёлкает мышкой. Крик застрял у неё в горле, но это был уже не крик обиды. Это было что-то другое. Внутри неё словно сработал какой-то невидимый тумблер. Эмоции, бурлившие всего полчаса назад, схлынули, оставив после себя звенящую, ледяную пустоту. И в этой пустоте начала выкристаллизовываться мысль. Холодная, острая и идеально симметричная его поступку.
Он был прав. Отдыхать надо уметь правильно. И думать о себе — тоже.
Борис тем временем переключился на своё главное сокровище. Он расстелил на полу старую газету и с благоговением выложил на неё содержимое своего рыболовного рюкзака. Новые блесны переливались перламутром под светом люстры. Он скрупулёзно проверял катушку спиннинга, и её тихое, хищное жужжание было единственным звуком в комнате. Он протирал бархатной тряпочкой каждый крючок, раскладывал по коробочкам поплавки. Он был полностью поглощён этим ритуалом, этим предвкушением своего единоличного счастья. Он был в своём мире, и в этом мире ей места не было.
Она наблюдала за ним, и в её взгляде больше не было боли. Было лишь холодное любопытство исследователя, изучающего повадки простого, предсказуемого существа. Он был так уверен в своей правоте, в своём праве решать за двоих. Он был так уверен в её бессилии. Эта мысль не причиняла ей страданий. Наоборот, она давала ей силу.
Тихо, чтобы не привлекать внимания, она встала и прошла в спальню. Её движения были плавными и точными. Она достала из шкафа папку с документами. Нашла свой паспорт, проверила срок действия. Нашла их свидетельство о браке, иронично усмехнулась про себя. Затем достала ноутбук. Села на кровать и открыла сайт своего банка. Ввела логин и пароль. На экране высветилось состояние их опустошённого счёта: триста сорок два рубля двенадцать копеек. Ниже горела яркая кнопка: «Получить кредит наличными. Одобрение за 5 минут».
Она посмотрела на банковскую выписку, которую Борис оставил на кухне. Запомнила точную сумму, потраченную на его мечту. До последней копейки. Затем вернулась к ноутбуку и вбила это же число в кредитный калькулятор. Ежемесячный платёж, который показала система, был существенным. Он больно ударил бы по их бюджету. По их общему бюджету.
У неё не дрогнул ни один мускул на лице.
Она захлопнула ноутбук, переоделась. Надела джинсы, удобные кеды. Взяла маленькую сумочку, положив туда только паспорт, телефон и кошелёк. Когда она вышла в коридор, Борис оторвался от своих снастей.
— Ты куда? — спросил он лениво, не отрывая взгляда от новой лески.
— Пройдусь. Голова болит.
Он хмыкнул, не скрывая своего превосходства.
— Ну давай, проветрись. Остынь немного. К моему возвращению как раз в себя придёшь, — его голос сочился снисхождением. Он был уверен, что она идёт «страдать» в ближайший сквер.
— Обязательно, — ровным голосом ответила Светлана.
Она обулась, взяла ключи. Дверной замок щёлкнул тихо и буднично. Борис даже не обернулся. Он как раз прилаживал новую блесну, и её серебристый бок хищно блеснул в свете лампы. Он не знал, что на крючок только что попался он сам.
— Ну что, нагулялась? Голова прошла?
Борис встретил её в коридоре. Он уже успел переодеться в домашние треники и старую футболку, от него пахло жареной картошкой. Настроение у него было благодушное, как у сытого кота. Он был уверен, что её «прогулка» была актом капитуляции, временем, чтобы смириться с неизбежным и вернуться покорной женой, готовой паковать тёплые вещи для поездки в Карелию.
Светлана молча сняла кеды. Она не посмотрела на него. Её лицо было непроницаемым, как маска. Она прошла мимо него на кухню, и это движение, полное холодного безразличия, заставило его насторожиться. Он пошёл за ней, его снисходительная улыбка начала медленно таять.
Она положила свою сумочку на стол. Медленно, одним выверенным движением, расстегнула её. Достала сложенные вчетверо бумаги и аккуратно развернула их. Затем положила перед ним. Сверху лежал лист с яркой, глянцевой фотографией собора Санта-Мария-дель-Фьоре, залитого закатным солнцем. Бронь отеля во Флоренции. На одного. Под ним — билет на самолёт. Вылет завтра утром. А самым последним, самым главным документом, был договор потребительского кредита из банка. С печатью и её свежей подписью. Сумма кредита, прописанная в договоре жирным шрифтом, была до боли знакома.
Борис тупо уставился на бумаги. Его мозг, настроенный на победоносный лад, отказывался обрабатывать информацию.
— Что это за макулатура? — наконец выдавил он. — Распечатала картинки из интернета? Решила меня так напугать?
— Это не картинки, — её голос был ровным, без единой эмоции. Как у диктора, зачитывающего сводку погоды. — Это моя поездка. Завтра я улетаю во Флоренцию.
Он издал короткий, лающий смешок.
— Улетаешь? А на что, позволь спросить? На свои триста рублей с карточки? Свет, кончай этот цирк.
— На деньги банка, — она легонько постучала ногтем по кредитному договору. — Я взяла ровно столько, сколько ты потратил на Карелию. До копейки.
До него начало доходить. Медленно, со скрипом, как до ржавого механизма. Его лицо перестало быть благодушным. Оно стало сначала удивлённым, потом недоверчивым, а затем начало багроветь.
— Ты… Ты взяла кредит? Без моего ведома? Ты в своём уме?!
— А ты был в своём уме, когда обчищал наш общий счёт без моего ведома? — она впервые посмотрела ему прямо в глаза. И в её взгляде он не увидел ни обиды, ни злости. Только холодный, как сталь, расчёт.
— Да это совсем другое! Я организовал нам отдых! Нам! А ты что устроила?! Взяла деньги и решила свалить одна?! А кто это выплачивать будет, Пушкин?!
Его голос сорвался на крик. Он ткнул пальцем в договор, будто хотел проткнуть его насквозь.
— Мы будем выплачивать. Вместе. Мы же семья. Кредит взят в браке, а значит, это наш общий долг. Точно так же, как и счёт у нас был общий. Ты установил правила, Боря. Я просто начала по ним играть.
Вот оно. Эта фраза стала спусковым крючком. Осознание того, что его хитроумный план обернулся против него, что его «победа» только что повесила на их общую шею долговую петлю, взорвало его изнутри.
— Ты… Ты просто сумасшедшая! Рехнулась! Какую-то дичь творишь! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!
Он орал, размахивая руками, его лицо исказилось от ярости. А она стояла и смотрела на него. И в этот момент плотина прорвалась.
— Ты же взял все наши сбережения, чтобы потратить их на свою тупую рыбалку! А теперь моя очередь думать только о себе! И я поеду в эту поездку, что бы ты тут не кричал сейчас!
Её голос не дрогнул. Он прозвучал как выстрел в оглушительной тишине, которая на самом деле была его криком. Она не пыталась его перекричать. Она просто констатировала факт. Неоспоримый и окончательный.
И после этой фразы она развернулась и пошла в спальню. Он продолжал что-то кричать ей в спину, какие-то бессвязные угрозы и оскорбления, но она их уже не слышала. Она подошла к шкафу, встала на цыпочки и с трудом стащила с антресолей большой чемодан на колёсиках. Он с глухим стуком упал на пол. Она положила его на кровать, и сухие щелчки замков прозвучали в комнате громче, чем его бессильная ярость. Она открыла шкаф и начала методично, одну за другой, доставать свои летние вещи. Лёгкие платья, блузки, сандалии. Её движения были спокойными и точными. Она больше не была участницей скандала. Она была туристом, собирающимся в путешествие мечты. А он мог кричать сколько угодно. Его голос был теперь просто фоновым шумом, который не имел к ней никакого отношения.
Утро не принесло облегчения. Оно пришло в квартиру не свежим рассветом, а серым, безрадостным светом, который просачивался сквозь стёкла и делал пыль на мебели ещё заметнее. Ночь не была временем перемирия. Это было время холодной войны. Они спали в одной кровати, но между ними лежала ледяная пропасть, шире любого океана. Каждый лежал на своём краю, не соприкасаясь, и слушал дыхание другого, как слушают тиканье часового механизма на бомбе.
Борис не спал. Он просто лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок, и его ярость за ночь перегорела, оставив после себя лишь твёрдый, тяжёлый шлак ненависти. Он больше не хотел кричать. Он хотел уничтожать.
Светлана встала первой, как только в комнате стало достаточно светло, чтобы различить контуры предметов. Её движения были тихими и собранными. Никакой суеты. Она приняла душ, оделась в дорожную одежду — удобные брюки и простую футболку. Он следил за каждым её шагом из-под прикрытых век, не двигаясь. Он видел, как она проверяет документы, складывает в сумочку паспорт и распечатку билета. Как она защёлкивает последние замки на чемодане.
На кухне она молча сварила себе кофе. Себе одной. Поставила на стол одну чашку. Борис поднялся и вошёл следом за ней. Он опёрся плечом о дверной косяк, скрестив руки на груди. Его лицо было каменным.
— Решила всё-таки? — его голос был хриплым и низким, в нём не было вопроса, только констатация.
— Я всё решила ещё вчера, — ответила она, не оборачиваясь. Она сделала глоток кофе, обжигаясь.
— И ты думаешь, это сойдёт тебе с рук? Думаешь, вернёшься через месяц, и всё будет как раньше?
Она медленно повернулась к нему. В её глазах не было ни страха, ни вины. Только усталость и холодная решимость.
— Я не думаю, что вернусь. А если и вернусь, то точно не к тебе.
Это было сказано просто, без надрыва. Как будто она сообщила, что на улице идёт дождь. И эта простота ударила его сильнее, чем любой крик. Он смотрел на неё, на женщину, с которой прожил восемь лет, и понимал, что видит её в последний раз. Не физически, нет. Он видел, как та Светлана, которую он знал — или думал, что знал, — умирает прямо у него на глазах.
Её телефон издал короткий сигнал. Сообщение от службы такси. Машина будет через пять минут.
Она допила кофе, сполоснула чашку и поставила её в сушилку. Всё. Больше её ничего не держало в этом доме. Она прошла в коридор, Борис двинулся за ней, перегораживая выход.
— Ты никуда не поедешь, — прошипел он.
— Уйди с дороги, Боря.
— Я сказал, ты никуда не поедешь! Ты останешься здесь и будешь вместе со мной разгребать ту кашу, что заварила!
Он сделал шаг к ней, но она не отступила. Она просто посмотрела на него снизу вверх, и во взгляде её была такая ледяная пустота, что он остановился.
— Последний раз прошу, уйди. Не устраивай цирк.
Её спокойствие выводило его из себя. Он схватил её чемодан, намереваясь отшвырнуть его в сторону. Но она даже не попыталась его отнять. Она просто стояла и ждала. И он понял. Понял, что может разбить этот чемодан, может сжечь её вещи, может запереть дверь, но это ничего не изменит. Она уже ушла. Её здесь больше не было.
Он разжал пальцы. Чемодан тяжело стукнулся об пол.
Светлана обошла его, взяла чемодан за ручку и открыла входную дверь. Она не обернулась. Не сказала «прощай». Она просто вышла и потянула дверь за собой. Металлический язычок замка тихо щёлкнул, отрезая её от прошлого.
Борис остался один посреди коридора. Тишина в квартире стала абсолютной, физически ощутимой. Он постоял так с минуту, потом прошёл в комнату, сел за компьютер. Его движения были механическими, как у робота. Он открыл тот же сайт, где вчера с таким упоением рассматривал карельские пейзажи. Нашёл свою бронь. Кнопка «Отменить бронирование» горела красным, как сигнал тревоги. Он без колебаний нажал на неё. Система предупредила о штрафах за отмену. Он согласился. Деньги, за вычетом неустойки, должны были вернуться на счёт в течение нескольких дней. Этих денег как раз хватит на первые три-четыре платежа по её кредиту. По их кредиту.
Он закрыл вкладку. Руки сами открыли поисковик. Курсор мигал в пустой строке, ожидая запроса. Он посмотрел в окно, на серое небо, за которым сейчас скрывался самолёт, уносящий его жену во Флоренцию. Потом его пальцы легли на клавиатуру и набрали два слова. Два простых, деловых слова, в которых не было ни любви, ни ненависти. Только холодный, окончательный расчёт.
«Подать на развод»…
