— Ты что, опять в этом старом халате? — Максим брезгливо покосился на Софию, застегивая манжету рубашки так, будто поправлял доспехи перед боем.
Она замерла с чашкой кофе в руках. Пар поднимался тонкой струйкой, обжигая пальцы, но она не отодвигала их.
— Он… удобный.
— Ну да, удобный, — фыркнул он, поправляя галстук перед зеркалом. — Как и всё в тебе.
София опустила глаза. Кофе больше не парил. Поверхность почернела, отражая потолок, как маленькое, сломанное зеркало.
— Макс, ты…
— Что? — он уже доставал ключи, металл звякнул о кольцо обручального пальца.
— Ничего.
Дверь захлопнулась так, что дрогнула полка с фарфором.
***
Они познакомились на работе. Она — тихая, скромная бухгалтерша, прятавшая волосы в небрежный пучок, он — уверенный в себе менеджер, чей смех гремел по коридорам. Максим ухаживал красиво: розы с каплями воды на лепестках, ужины при свечах, где он заказывал за неё стейк средней прожарки, не спрашивая, что она любит.
— Ты же не из тех, кто ноет по пустякам, да? — как-то спросил он на третьем свидании, поправляя салфетку у неё на коленях.
— Нет, — улыбнулась София, словно не замечавшая тревожных звоночков.
— То-то. Моя бывшая вечно со скандалами…
Она не придала значения.
А потом — свадьба, дети, дом. Всё как у людей.
Только иногда, когда она примеряла платье с открытыми плечами, он говорил:
— Тебе бы что-то попроще. Такое тебе не идёт – не твой стиль.
Или, когда она красила губы перед зеркалом, он проходил мимо и бросал:
— Зачем? Всё равно дома сидишь.
А однажды, когда она купила новые духи с лёгким цветочным ароматом, он сморщился:
— Пахнет, как в дешёвом магазине. Ты что, на тетку Лиду из бухгалтерии решила равняться?
И она больше не носила их.
А на день её рождения он подарил пылесос.
— Старый уже скрипит, — пояснил он, наблюдая, как она распаковывает коробку. — А то вечно вздыхаешь, когда убираешься.
Она поблагодарила. А потом долго задумчиво смотрела в окно, пока дети не позвали резать торт.
Но она молчала. Ведь в целом-то он хороший муж. Не бьёт, не пьёт, деньги приносит.
Разве этого мало?
***
— Ты меня никогда не любил?
Тот самый вечер. Тот самый разговор. Максим отвёл взгляд, будто проверял, закрыта ли форточка.
— Ну, почему же… Ты идеальная жена.
— Это не ответ.
Он вздохнул, как будто ей нужно было объяснять таблицу умножения.
— Соф, ну что ты выносишь мозг? У нас всё нормально.
— Нормально?! — её голос дрогнул, но не от слёз, а от ярости, которая наконец прорвалась наружу. — Ты сегодня сказал, что женился на мне, потому что я «удобная»!
— Ну и? — он пожал плечами. — Разве это плохо?
Она смотрела на него, словно впервые видела: вот этот загар на шее — от тенниса, в который он играл с коллегами, а не с ней. Вот эта складка между бровей — не от забот, а от раздражения, что ему приходится оправдываться перед ней.
— А Катя?
Лицо Максима дрогнуло, как будто кто-то дёрнул невидимую нитку.
— При чём тут она?
— Ты её любил.
— Да, — признал он резко, и в этом одном слове было больше чувства, чем за все их годы. — Любил. Но с ней нельзя было построить нормальную семью.
София почувствовала, как что-то внутри переламывается с тихим щелчком, будто сломался каблук, и теперь идти можно, но уже не так, как раньше.
— То есть я… покладистая и хозяйственная замена.
— Не драматизируй, — он махнул рукой, как отмахиваются от комара. — У нас дети. Дом. Что тебе ещё нужно?
***
Она колебалась.
Может, он прав? Может, любовь — это роскошь, а семья важнее? София стояла у окна, наблюдая, как первые капли дождя размазываются по стеклу. В отражении виднелись следы её пальцев — она так часто здесь стояла в последнее время, будто ждала, что мир за окном даст ей ответ.
А Максим… Максим жил, будто ничего не изменилось.
Через неделю, видя, что она снова стерпела, он совсем перестал притворяться.
— Опять макароны? — Он ковырял вилкой в тарелке, будто разбирал не еду, а доказательства её несостоятельности. — Ну хоть бы приправу добавила.
— Ты же сам говорил, что не любишь острое, — ответила она, но голос звучал чужим, будто кто-то другой произносил эти слова за неё.
— Да? Ну и что? — Он отодвинул тарелку с таким видом, будто она подала ему помои. — Катя всегда готовила…
София резко встала. Стул заскрипел по полу, оставляя царапину — ещё одну отметину в этом доме, ещё одну невидимую трещину.
— Хочешь к Кате? Иди!
— Да брось ты, — он засмеялся, и этот смех резанул сильнее, чем если бы он кричал. — Куда я денусь? Ты же знаешь, что мне с тобой удобно.
В этот момент она, наконец, поняла.
Он даже не пытался её удержать. Не потому, что был уверен в её любви, а потому, что был уверен в её покорности.
Она стала замечать это во всём.
В том, как он больше не поправлял её, когда она «неправильно» одевалась — просто проходил мимо, не глядя. В том, как перестал задерживаться на её лице взглядом, будто она стала частью интерьера — диваном, который есть, но на который уже не садятся. В том, как его «спокойные» дни теперь длились неделями — никаких ссор, никаких претензий, просто… ничего.
И самое страшное было в том, что это «ничего» оказалось громче любого крика.
Она стояла на кухне, сжимая край стола, и вдруг осознала: он даже не злится. Он просто ждёт, когда она смирится. Как смирилась с пылесосом вместо подарка. Как смирилась с тем, что перестала носить духи. Как смирилась с тем, что она не та, что «ноет по пустякам».
И тогда внутри что-то перевернулось.
Не боль, не злость — освобождение.
Потому что если тебя не любят, но хотя бы злятся — значит, ты ещё существуешь.
А если даже злиться перестали…
Значит, тебя уже нет.
***
Через месяц она подала на развод.
Максим сначала не поверил. Он зашёл в кухню, где София раскладывала детские вещи по коробкам, и замер в дверях, будто перед ним была не его жена, а незнакомая женщина.
— Ты что, серьёзно? — спросил он, и в его голосе впервые за долгое время прозвучала неуверенность.
София не подняла головы, продолжая аккуратно складывать маленькие кофточки.
— Да.
— Из-за какой-то ерунды? — Он сделал шаг вперёд, и она почувствовала, как напряглись её плечи.
— Это не ерунда, — тихо сказала она. — Я не мебель.
Он рассмеялся — резко, нервно.
— Ну вот, опять драма! Ты всегда всё преувеличиваешь.
София наконец посмотрела на него. Его лицо было знакомым до боли, но сейчас она видела его по-новому: сжатые губы, чуть прищуренные глаза — он злился, но не из-за того, что терял её, а потому что его удобный мир дал трещину.
— Я не преувеличиваю, — сказала она. — Я просто устала быть удобной.
Максим помолчал, потом резко схватил со стола ключи.
— Ну и ладно! Ты думаешь, мне будет сложно? — Он бросил взгляд на коробки. — Ты же даже нормально готовить не умеешь.
Она вздрогнула — старый, знакомый укол. Раньше такие слова заставляли её сомневаться в себе, но сейчас… сейчас они звучали пусто.
— Возможно, — согласилась она. — Но кто-то считает иначе.
Его лицо исказилось.
— А, вот оно что! У тебя уже кто-то есть, да? — Он зло усмехнулся. — Ну конечно, куда же без этого. Только посмотри на себя — кому ты нужна?
София почувствовала, как внутри всё сжимается — старая, привычная боль. Она почти открыла рот, чтобы сказать: «Ты прав, прости», как делала это сотни раз раньше.
Но вдруг осознала: она больше не хочет.
— Мне, — сказала она твёрдо. — Я нужна себе.
Максим замер. Он явно не ожидал такого ответа.
— Ты с ума сошла, — прошипел он. — Ну как же дети? Ты что, о них не думаешь?
Она закрыла глаза на секунду. Дети… Да, она думала о них каждую минуту.
— Они будут видеть, что значит уважать себя, — ответила она.
— Да брось! — Он махнул рукой. — Ты просто эгоистка. У нас всё есть — дом, достаток… И ты всё бросишь из-за каких-то глупостей?
София посмотрела на него и вдруг поняла: он действительно не понимал. Для него это действительно были «глупости».
— Для тебя — да, — сказала она. — Для меня — нет.
Он отвернулся, нервно постукивая ключами по ладони.
— Ну и ладно. Ты ещё пожалеешь.
В день, когда она забирала последние вещи, Максим вдруг спросил:
— И что, ты думаешь, найдёшь кого-то лучше?
Она остановилась у двери, чувствуя, как лёгкий ветерок с улицы касается её лица.
— Лучше? — переспросила она. — Не знаю. Но хотя бы того, кто увидит меня, а не пустое место.
Он ничего не ответил.
А она вышла на улицу, где пахло дождём и свободой.
***
Прошло два года.
София вышла замуж за мужчину, который каждое утро целовал её в плечо, даже когда она сердито ворчала, что ещё слишком рано. Который шептал «Ты прекрасна», когда она была в старом халате, с растрёпанными волосами и следами усталости под глазами. Который однажды, увидев тот самый пылесос на распродаже, рассмеялся и купил ей вместо него букет пионов — просто потому, что они напомнили ему цвет её губ.
Она научилась снова носить духи. Красить губы. Выбирать платья с открытыми плечами. И каждый раз, когда она ловила на себе восхищённый взгляд мужа, в груди теплело — будто оттаивало что-то, долго пробывшее во льду.
А Максим…
Как-то раз она случайно встретила его в кафе. Он сидел один за угловым столиком, пил кофе и смотрел в телефон. На столе перед ним лежала фотография их детей — чуть потрёпанная по краям, будто её часто перебирали пальцами.
София хотела пройти мимо, но он поднял голову. Их взгляды встретились.
И она увидела — ничего.
Ни злости. Ни тоски. Даже досады. Просто пустота, ровная и бездонная, как окно в квартире, из которой давно вынесли мебель.
Он кивнул. Она улыбнулась. Они разошлись.
Позже, уже дома, обнимая мужа, София вдруг подумала о том, что когда-то боялась остаться одна. Теперь она знала — страшно не одиночество.
Страшно быть одиноким, когда кто-то рядом.
А Максим…
Максим так и не женился.
Катя, когда он позвонил ей через полгода после развода, рассмеялась и сказала, что у неё уже другая жизнь.
Дети приезжали к нему по выходным, но в их глазах он всё чаще читал вежливую отстранённость.
А по вечерам он привык наливать виски и смотреть в телевизор, где беззвучно двигались люди.
Потому что «удобные» уходят.
А любимые — остаются.
Но чтобы тебя любили, нужно сначала самому научиться любить.
