— За пятнадцать лет ты научилась готовить только этот борщ? Достал уже — Денис с отвращением отодвинул тарелку, расплескав красную жидкость по скатерти.
Вера сжала губы, но промолчала. Она давно научилась глотать обиды, как горькие пилюли — без воды, с ощущением, что вот-вот подавишься.
— Даже в забегаловке на трассе готовят лучше, — продолжал Денис, не замечая, впивались пальцы жены, сжимавшие край стола.
— Так иди и ешь там, — тихо произнесла Вера, неожиданно даже для самой себя.
— Что ты сказала? — Денис вскинул голову, щуря глаза, словно охотник, увидевший движение в кустах.
— Ничего, — она поднялась, собирая посуду. — Заказать тебе пиццу?
Денис хмыкнул и вернулся к телефону. Очередная ссора не состоялась. Обычный вечер обычной семьи, у которой давно истёк срок годности, но никто не решался выбросить залежалый продукт из холодильника жизни.
В маленький городок Вишнёвск, где родилась и выросла Вера, август приносил особую одурманивающую негу — из-за яблоневых садов, которыми славился городок. Воздух становился густым, как мёд, и пах спелыми плодами. Именно в такой день тридцатипятилетняя Вера Соколова сидела в кабинете главного хирурга районной больницы и слушала диагноз, который ставил крест на её надеждах.
— Ошибки быть не может, Вера Николаевна, — Алексей Игнатьевич снял очки и потёр переносицу. — Я трижды перепроверил результаты биопсии.
— Сколько мне осталось? — голос Веры звучал на удивление спокойно, будто речь шла о сроке годности молока в холодильнике.
— При благоприятном течении — год, возможно, полтора. Если согласитесь на агрессивную терапию.
— А если нет?
Врач замялся.
— Месяцев шесть, может, семь.
Вера кивнула, аккуратно сложила заключение и убрала в сумку, как обычный документ. Её руки не дрожали, а в голове была поразительная ясность.
— Я могу идти?
— Вера Николаевна, вам бы не помешала поддержка. Может, позвоним вашему мужу?
— Не стоит, — она поднялась. — У Дениса важные переговоры. Не будем отвлекать.
На самом деле никаких переговоров у мужа не было. Просто Вера внезапно поняла, что не хочет делиться с ним этой новостью. По крайней мере, не сейчас.
Фотоателье «Момент», где Вера работала последние десять лет, располагалось на центральной улице Вишнёвска. Маленький павильон с витриной, украшенной лучшими работами фотографа Веры Соколовой — свадьбы, выпускные, детские портреты, семейные торжества.
— Ты чего такая бледная? — Люся, администратор фотоателье и единственная подруга Веры, окинула её встревоженным взглядом. — Зуб болит?
— Всё нормально, — Вера повесила сумку на крючок и включила компьютер. — Много заказов на сегодня?
— Школьные портреты, первый класс. Тридцать два сорванца, которые не могут усидеть на месте дольше секунды.
— Отлично, — Вера кивнула. — Значит, скучно не будет.
Люся недоверчиво покосилась на подругу, но промолчала. За десять лет дружбы она научилась чувствовать, когда не стоит лезть с расспросами.
День пролетел в обычной суете — дети, родители, настройка света, «улыбочку», «подбородок выше», «не моргайте». Вера работала на автопилоте, а в голове крутились мысли, с которыми не получалось справиться.
Год жизни. Двенадцать месяцев. Триста шестьдесят пять дней. Так мало и так много одновременно.
Домой она шла пешком, хотя обычно ездила на автобусе. Хотелось двигаться, чувствовать тело, которое ещё не подавало признаков надвигающейся катастрофы. Городок был маленьким, и за полчаса можно было пересечь его от центра до окраины, где в стандартной панельной пятиэтажке у Веры с Денисом была трёхкомнатная квартира.
Ещё на лестничной площадке она услышала музыку и смех. Открыв дверь, Вера застыла на пороге. В гостиной, среди разбросанных бумаг и пустых бутылок из-под пива, сидели Денис и двое его приятелей.
— А вот и хозяюшка! — громко объявил муж, и Вера сразу поняла, что он пьян. — Ребята, это моя Верочка, кормилица и поилица!
Приятели загоготали. Один из них, с сальными волосами, заплетёнными в жидкий хвост, поднял бутылку в шутливом тосте:
— За прекрасных дам, которые терпят нас, и.д.и.о.т.о.в!
— А она ещё и фотографирует! — гордо сообщил Денис, словно речь шла о каком-то цирковом трюке. — Верунь, сделай нам фоточку на память! Будем вспоминать этот исторический момент!
Вера стояла в дверях, не снимая плаща, и смотрела на мужа, с которым прожила пятнадцать лет, как на совершенно незнакомого человека. В свои сорок Денис всё ещё выглядел привлекательно — высокий, с копной тёмных волос, чуть тронутых сединой на висках, с улыбкой, из-за которой когда-то у семнадцатилетней Веры подкашивались ноги. Сейчас эта улыбка казалась ей гримасой.
— Я устала, — тихо сказала она. — И завтра рано вставать.
— Да брось ты! — Денис поднялся, покачнувшись, и направился к ней. — Посиди с нами! Коля тут проект защитил, обмываем. Ты же помнишь Колю?
«Коля» — лысеющий мужчина с пивным животом — приветственно помахал ей рукой. Вера его не помнила.
— Рада за Колю, — она сделала шаг назад. — Но мне правда нужно отдохнуть.
— Да что с тобой такое? — раздражённо бросил Денис, хватая её за локоть. — Вечно ты портишь всё своим кислым видом!
В другой день Вера бы смирилась, села бы с этими незнакомыми людьми, слушала бы их пьяные разговоры и ждала, когда всё закончится. Но сегодня что-то сломалось внутри.
— Отпусти меня, — она чётко произнесла каждое слово, глядя Денису прямо в глаза.
Тот на мгновение растерялся — такого тона он от жены не слышал никогда.
— Поговорим, — он попытался оттащить её в сторону, к спальне, но Вера стояла, как вкопанная.
— Поговорим, — согласилась она. — Но не сегодня. И только когда твои… друзья уйдут.
— Что за цирк? — Денис повысил голос, и краем глаза Вера заметила, как его приятели переглянулись, внезапно заинтересовавшись узором на обоях.
— Никакого цирка, — Вера высвободила руку. — Просто у меня был длинный день, и я хочу лечь спать. Без шума, без компании и без пьяных разговоров.
Она развернулась и вышла из квартиры, чувствуя, как за спиной повисла оглушительная тишина. Ноги сами понесли её по лестнице вниз, через двор, мимо детской площадки, на которой никогда не играли их с Денисом дети — не случилось, не срослось, всё время откладывали «на потом».
Только оказавшись в парке, в двух кварталах от дома, Вера поняла, что плачет. Слёзы катились по щекам, и она не пыталась их вытирать. Странно, она не плакала, узнав диагноз, но расплакалась из-за мужа, который в очередной раз показал, насколько мало значат её чувства.
Люся жила в частном секторе, в маленьком домике, доставшемся от бабушки. Когда Вера постучала в окно, подруга сразу открыла, без лишних вопросов впустила внутрь и поставила чайник.
— Переночуешь у меня, — не вопрос, а утверждение. — Чай, водка или разговор?
— Всё вместе, — Вера сняла плащ и опустилась на диван, застеленный цветастым покрывалом.
Они пили чай с лимоном и мятой, в который Люся щедро плеснула коньяка, и Вера рассказывала — сначала о Денисе, потом о диагнозе, потом о странном ощущении свободы, которое охватило её, когда она вышла из квартиры.
— Я прожила жизнь, в которой не было меня, — тихо произнесла Вера, когда опустела вторая чашка. — Понимаешь? Я всегда была чьей-то — дочкой, женой, фотографом, который делает то, что просят клиенты. Всегда подстраивалась, улыбалась, терпела. И вот теперь, когда осталось так мало времени, я понимаю, что не знаю, чего хочу я сама.
Люся молчала, давая подруге выговориться.
— Я ничего не видела, кроме этого городка, — продолжала Вера. — Никогда не была на море. Представляешь? Сорок лет, и ни разу не видела моря.
— Так чего ты ждёшь? — Люся подлила ей ещё коньяка. — Собирай чемодан и езжай.
— А Денис? А работа?
— Верка, ты только что сказала, что тебе осталось жить год, — Люся впервые за вечер повысила голос. — К чёрту Дениса, к чёрту работу! Думай о себе хоть раз в жизни!
Вера смотрела на подругу широко раскрытыми глазами. Такой она Люсю ещё не видела — обычно спокойная и рассудительная, сейчас она была похожа на разъярённую фурию.
— Ты работаешь в фотоателье десять лет, — продолжала Люся. — За это время ты сделала тысячи снимков для других людей. А где твои фотографии? Где твоя жизнь, Вера?
Вера опустила голову. Действительно, где?
— Я боюсь, — призналась она шёпотом.
— Все боятся, — Люся взяла её за руку. — Но у тебя, в отличие от многих, больше нет времени на страх.
Вера не вернулась домой ни на следующий день, ни через день. Она позвонила на работу, взяла отпуск «по семейным обстоятельствам» и осталась у Люси. Денис названивал сначала каждый час, потом раз в несколько часов, потом раз в день. Вера не отвечала.
На четвёртый день она поехала домой, когда была уверена, что муж на работе. Открыв дверь своим ключом, она замерла на пороге. Квартира была безупречно чистой — ни следа недавней пьянки, ни пылинки на мебели. На кухонном столе стояла ваза с её любимыми лилиями.
Вера прошла в спальню и начала собирать вещи. Она действовала методично, словно по заранее составленному плану — летняя одежда, несколько тёплых вещей на случай прохладных вечеров, фотоаппарат, зарядные устройства, документы, деньги.
Выдвигая ящик прикроватной тумбочки Дениса, чтобы проверить, не осталось ли там её мелочей, она наткнулась на что-то необычное. В глубине, под стопкой носовых платков, обнаружилась маленькая шкатулка. Любопытство взяло верх — Вера открыла её.
Внутри лежали билеты в Сочи на следующий месяц, бронь гостиницы на двоих и маленькое золотое кольцо. А ещё — фотография Дениса с молодой блондинкой. На обороте надпись: «Моему единственному. Навсегда твоя, Алина».
Вера сидела на краю кровати, сжимая в руках эти доказательства. Горечь поднималась к горлу, но эта горечь была не от предательства, а от осознания бессмысленно потраченных лет. Жизнь с человеком, который никогда по-настоящему не был с ней.
Она достала телефон и набрала Денису сообщение:
«Вещи я твои собрала, чемодан в коридоре, после работы заберешь».
Отправив его, она почувствовала странное облегчение. Словно последняя нить, державшая её в этом браке, оборвалась сама собой, без лишних усилий с её стороны.
Через минуту пришёл ответ: «Что? О чём ты?»
Вера улыбнулась и написала: «О шкатулке в тумбочке. О билетах. О кольце. Об Алине. Прощай, Денис».
Она отключила телефон, подхватила чемодан и вышла из квартиры, не оглядываясь. Где-то в глубине души была даже благодарность — теперь ничто не держало её в прошлом.
Южный экспресс отправлялся в 14:30. Вера села у окна, положив рядом небольшую сумку с самым необходимым. Остальные вещи она оставила дома — они ей больше не понадобятся.
На перроне стояла Люся, махая рукой и утирая слёзы. Она обещала приехать через месяц, когда сможет взять отпуск. «Только попробуй загореть без меня», — пригрозила она, обнимая Веру на прощание.
Поезд тронулся. Вера смотрела, как уплывает назад перрон, вокзал, силуэты домов родного города. Странно, она прожила здесь всю жизнь, но не чувствовала ни грамма сожаления, покидая его.
В сумке лежал новый блокнот, купленный вчера. На первой странице Вера записала список вещей, которые хотела сделать, пока есть время:
-
Увидеть море на рассвете
-
Научиться плавать
-
Сделать фотовыставку своих работ
-
Попробовать настоящие устрицы
-
Станцевать с незнакомцем под звездами
-
Выучить хотя бы десять слов на итальянском
-
Написать книгу — пусть маленькую, пусть для себя
Список можно было продолжать бесконечно. Впервые в жизни Вера чувствовала, что у неё есть право хотеть, мечтать, выбирать. Впервые ее диагноз казался не приговором, а разрешением на свободу.
Она достала фотоаппарат и сделала снимок через окно — размытый пейзаж, уходящие вдаль рельсы, клочок голубого неба в углу кадра. Первая фотография новой жизни. Короткой, но настоящей.
Шесть месяцев спустя Люся стояла в небольшой галерее приморского городка, где теперь жила Вера. На стенах висели фотографии — море во всех его проявлениях, рассветы и закаты, штормы и штили, рыбацкие лодки и круизные лайнеры, дети, строящие замки из песка, старики, смотрящие вдаль, влюблённые пары, идущие по кромке прибоя. И среди них — автопортреты самой Веры: с мокрыми после купания волосами, с солнечными ожогами на плечах, со счастливой улыбкой, которую Люся не видела у подруги никогда раньше.
— Как думаешь, стоило оно того? — тихо спросила Люся, когда они остались одни после закрытия выставки.
Вера, заметно похудевшая, но с неожиданно ясными глазами, посмотрела на подругу:
— Чего?
— Всего этого, — Люся обвела рукой галерею. — Бросить всё, уехать, начать заново.
Вера задумалась ненадолго, потом кивнула:
— Определённо. Знаешь, что я поняла за эти месяцы? Жизнь — это не то, сколько лет ты проживёшь, а то, сколько жизни будет в этих годах.
— Звучит как фраза из дешёвого любовного романа, — усмехнулась Люся, не подозревая, что повторяет слова Дениса.
— Может быть, — Вера улыбнулась. — Но это правда.
Они вышли на улицу, где их ждал тёплый южный вечер, шум прибоя и небо, усыпанное звёздами — такими яркими, каких никогда не бывает в маленьких северных городках, где уличные фонари затмевают свет небесных светил.
— Пойдём, — Вера взяла подругу под руку. — Я покажу тебе место, где можно увидеть, как луна отражается в воде. Это нечто особенное.
И они пошли — две женщины, одна из которых научилась жить по-настоящему, только узнав о приближающейся с.м.е.р.т.и, а вторая только начинала понимать, что жизнь — это нечто большее, чем простое существование от рассвета до заката, от зарплаты до зарплаты, от одного бессмысленного дня до другого.
На набережной играл уличный музыкант — что-то медленное и тягучее, похожее на блюз. Вера потянула Люсю за руку:
— Потанцуем?
— Прямо здесь? — опешила Люся. — Люди же смотрят!
— И что? — Вера уже покачивалась в такт музыке. — Мы больше никогда их не увидим. Какая разница, что они подумают?
И Люся поддалась, позволила увлечь себя в этот спонтанный танец под открытым небом, под мелодию, название которой они не знали, в городе, где ещё полгода назад ни одна из них не бывала.
«Вот она какая, настоящая жизнь», — подумала Люся, кружась под звёздным небом. И поклялась себе, что когда вернётся домой, всё будет иначе. Потому что Вера, сама того не зная, не просто изменила свою жизнь — она изменила жизнь каждого, кто соприкоснулся с её историей.
А на скамейке неподалёку сидел темноволосый мужчина с проседью на висках и смотрел на танцующих женщин с непонятным выражением лица. Денис приехал неделю назад — без предупреждения, без чёткого плана, просто потому, что понял: за пятнадцать лет брака он так и не узнал женщину, с которой делил постель. И теперь, когда времени почти не осталось, ему отчаянно хотелось наверстать упущенное.
Но, глядя на Веру — танцующую, смеющуюся, живую как никогда прежде, — он вдруг осознал, что опоздал. Не на поезд, не на встречу — на целую жизнь.
Он поднялся и медленно пошёл прочь. Завтра утром он уедет, не показавшись ей на глаза. Это будет его последний подарок женщине, которую он любил, но так и не сумел сделать счастливой — подарить ей свободу от прошлого, чтобы она могла прожить оставшиеся дни так, как хочет сама…
