Владимир Высоцкий был потрясён смертью Василия Макаровича Шукшина. В одном из своих интервью Владимир Высоцкий признался, что никогда не плачет, даже встречаясь с бедой или болью, но «когда мне сказали, что Вася Шукшин умер, у меня брызнули слёзы из глаз».
Василий Шукшин и Владимир Высоцкий не были близкими друзьями, но судьба распорядилась так, что в жизни они иногда пересекались.
Из воспоминаний Высоцкого следует, что его знакомство с Василием Шукшиным состоялась в 60-х годах на Большом Каретном в квартире режиссёра Левона Кочаряна. Именно там собирались на сходки творческие люди, среди которых были Андрей Тарковский, Юлиан Семёнов, Илья Глазунов, Игорь Кохановский, Артур Макаров и другие творческие люди. Эти сходки зачастую продолжались до утра.
Василий Шукшин лишь изредка заходил туда. В своих рассуждениях на этих вечерах Шукшин часто касался творчества Льва Николаевича Толстого, который в своих произведениях раскрывал душу русского мужика.
Ранний уход Василия Макаровича из жизни был потрясение для Владимира Высоцкого. Практически сразу после смерти талантливого писателя и режиссёра Владимиром Высоцким было написано стихотворение «Памяти Василия Шукшина».
Со слов Владимира Высоцкого редакция ленинградского журнала «Аврора» (кстати единственная редакция) согласилась его напечатать. Но потом, опять же слов Владимира Высоцкого это стихотворение начали кромсать, сокращая его, «и я отказался его размещать в таком варианте»
Первоначально редакцией журнала «Аврора» было убрано первое четверостишие.
Мы спим, работаем, едим, —
А мир стоит на этих Васях.
Да он в трех лицах был един —
Раб сам себе, и господин,
И гражданин — в трех ипостасях!
Согласитесь, что эти строки говорят о многом. Для Владимира Высоцкого судя по этим строкам Василий Шукшин являлся значимой фигурой.
Говоря об этой балладе, Владимир Семёнович заметил «Считаю, что ее хорошо читать глазами, эту балладу. Ее жалко петь, жалко. Я с ним очень дружил, и как-то я спел её раз, а потом подумал, что, наверное, больше не надо»
ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ ШУКШИНА.
Еще — ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина, —
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал, —
Народец праздный суесловит, —
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, — не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй, — останься живым!
Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес…
А рядом куст калины рос —
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает —
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму! —
Не поздоровилось ему, —
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё — печки-лавочки, Макарыч, —
Такой твой парень не живет!
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу —
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу, —
Чтоб не испытывал судьбу, —
Взять утром тепленьким с постели!»
И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез,
Вдруг взял да умер он всерьез —
Решительней, чем на экране.
