Я смотрю, как рассыпается лицо моего брата. Не крошится, не трескается — именно рассыпается, как песочный замок, в который с разбегу врезались ногой.
Всего секунду назад оно было идеальным. Как и всегда. Уверенная улыбка, спокойный взгляд хозяина жизни.
Денис Викторович Соколов. Лучший сын, лучший муж, лучший отец.
— Что ты сказал? — его голос не дрогнул, но стал тонким, как натянутая леска.
Я повторяю. Медленно, разделяя слова, чтобы каждое вонзилось как следует. Я готовился к этому моменту все утро, с той самой минуты, как увидел рисунок Алёшки.
Маленький кривоватый автопортрет с подписью: «Я хочу быть как папа. Идеальным». Этот детский почерк стал для меня детонатором.
— Я сказал, что Алёшка не твой сын. Он мой.
Мы сидим на кухне в доме наших родителей. В воздухе пахнет яблочным шарлоткой и лицемерием. Этот запах преследует меня всю жизнь.
Денис молчит. Его пальцы медленно сжимаются на краю стола из резного дуба. Он смотрит не на меня, а куда-то сквозь стену. Думает. Пытается найти логическую ошибку в моих словах, как в уравнении.
— Ты пьян, Стас?
— Как никогда трезв.
В дверях появляется Кира, его жена. Моя… бывшая любовь. Она бледная, как полотно. Увидела наши лица и все поняла. Она знала, что этот день настанет.
— Денис… — шепчет она.
Он резко поворачивает голову в ее сторону. И в его взгляде нет ни гнева, ни обиды. Только холодное, бескрайнее недоумение. Будто его любимая собака вдруг заговорила на латыни.
— Кира, — он произносит ее имя так, будто пробует на вкус незнакомое слово. — Это правда?
Кира молчит. Ее молчание оглушает. Оно заполняет всю кухню, вытесняя воздух, впитывая запах яблок.
И в этот момент в кухню заходят родители. Веселые, шумные. Мама, Ирина Юрьевна, несет на подносе дымящийся пирог. Отец, Виктор Семенович, что-то с улыбкой ей рассказывает о новом контракте.
Они замирают на пороге, наткнувшись на эту звенящую пустоту.
— А что у вас тут случилось? Лица на вас нет, — беззаботно спрашивает мама.
Денис медленно поднимает на нее глаза. И я вижу, как его идеальный мир, его гордость, его выстроенная по кирпичику жизнь разлетается на миллиарды осколков.
— Всю жизнь я жил в тени своего «идеального» брата, — говорю я тихо, но так, чтобы слышали все. — А вчера я рассказал ему, кто на самом деле является отцом его ребёнка.
Поднос с грохотом летит на пол.
Осколки фарфора разлетаются по плитке. Куски горячего пирога дымятся на полу, смешиваясь с грязью.
Первым из оцепенения выходит отец. Виктор Семенович всегда был скалой. Человек-кремень.
— Что за цирк? — его голос, низкий и властный, режет пространство. — Станислав Викторович, ты в своем уме?
Он не смотрит на мать, которая так и застыла с пустыми руками. Он смотрит на меня. И в его взгляде нет отцовского разочарования. Там только досада. Досада на то, что я, неперспективный актив, опять порчу отчетность в его идеальном проекте «Семья».
— Абсолютно, — отвечаю я спокойно. — Я просто расставляю все по своим местам.
Мать, Ирина Юрьевна, наконец обретает дар речи. Она бросается не ко мне, не к Кире. Она подбегает к Денису. К своему любимому, идеальному сыну.
— Денис, сынок, не слушай его! Он завидует! Он всегда тебе завидовал! Даже когда маленький был, игрушки твои ломал исподтишка!
Она гладит его по плечу, будто он маленький мальчик, которого обидели во дворе.
Но Денис не реагирует. Он медленно, очень медленно поворачивает голову ко мне. Его лицо стало другим. Оно больше не рассыпанное. Оно собралось заново, но из другого материала. Из камня.
— Зачем? — спрашивает он. Всего одно слово. Но в нем — вся боль мира.
— Потому что я устал, — отвечаю я. — Устал смотреть, как ты живешь мою жизнь. С моей женщиной. И с моим сыном. Устал видеть, как его учат быть «идеальным», как тебя.
Кира всхлипывает. Громко, отчаянно.
Отец делает шаг вперед.
— Прекратить истерику! Кира, это правда? Отвечай!
Она поднимает на него заплаканные глаза. И кивает. Один короткий, едва заметный кивок, который рушит все.
Мать отшатывается от Дениса. Ее взгляд мечется от Киры ко мне. В нем ужас и отвращение.
— Как ты могла… — шипит она, глядя на Киру. — Мы приняли тебя как дочь! А ты… С этим!
Она презрительно машет рукой в мою сторону. «С этим». Я даже не удостоен имени.
И тут Денис встает. Он не кричит. Не бросается на меня. Он просто встает, отодвигает стул и подходит к Кире.
Он смотрит на нее сверху вниз. Долго. Пристально. Изучающе.
— Я любил тебя, — говорит он так тихо, что его слышим только мы. — Я думал, у нас идеальная семья. Идеальный сын.
Он усмехается. Страшной, мертвой усмешкой.
— Оказывается, идеальным был только я. В своей слепоте.
Он поворачивается и уходит. Не хлопает дверью. Просто выходит из кухни, потом из дома. Мы слышим, как заводится и с ревом уезжает его машина.
А мы остаемся. Четверо. Посреди руин.
Отец смотрит на меня тяжелым взглядом.
— Ты доволен? Ты все разрушил. Мой бизнес, репутацию!
— Я? — я криво улыбаюсь. — Нет, отец. Это все было разрушено задолго до меня. В тот самый день, когда вы решили, что знаете лучше, кто с кем должен быть. Я просто включил свет.
— Свет? — переспрашивает он с ледяным сарказмом. — Ты называешь это светом? Ты притащил в дом грязь, Станислав. Опозорил брата. Унизил семью.
— Нашу семью уже нечем унизить, — парирую я. — Она построена на лжи. Денис всегда был лучшим, а я — так, приложение. Ты хоть раз в жизни спросил, чего я хочу?
— Я дал тебе все, что нужно для жизни! — взрывается он. — Образование, крышу над головой! Что еще тебе было нужно?
— Чтобы меня видели, — просто отвечаю я.
Мать, до этого тихо плакавшая в углу, вскидывается. Ее лицо мокрое и злое.
— Видели? Да на тебя смотреть тошно! Всегда был волчонком, исподлобья смотрел! Денис — солнце, душа компании! А ты — тень!
Она подходит к Кире, которая съежилась на стуле.
— А ты! Я-то думала, девочка из хорошей семьи! Умница, красавица! Как раз для нашего Дениса! А ты оказалась… подстилкой! Променяла принца на… него!
И тут Кира поднимает голову. В ее глазах больше нет слез. В них появилась сталь.
— Я никогда не любила Дениса, — говорит она тихо, но отчетливо. — Я всегда любила Стаса. Еще до того, как вы решили нас «поженить».
Мать замахивается, чтобы дать ей пощечину, но я успеваю перехватить ее руку.
— Не смей.
— Почему ты вышла за него, Кира? — спрашивает отец. Его гнев уступил место холодному расчету.
— Потому что вы все этого хотели, — голос Киры звенит. — Вы, Виктор Семенович, который хотел скрепить бизнес с моей семьей. Вы, Ирина Юрьевна, которая мечтала о такой невестке.
Мои родители, которые видели в Денисе блестящую партию. Вы сломали нас, разлучили. Убедили меня, что Стас — бесперспективный, что я буду с ним нищенствовать.
А потом, в вечер помолвки, когда я поняла, что моя жизнь кончена, я пришла к Стасу проститься. Это был наш единственный раз за все эти годы. А потом появился Алёшка. И я решила молчать. Ради сына. Я хотела, чтобы у него был… идеальный отец.
Она горько усмехается.
— Вы сами создали эту ложь, — говорит она родителям. — А теперь удивляетесь, что краска облупилась.
Отец молча поворачивается и выходит. Его мир, построенный на контроле, рухнул.
Мать смотрит на нас с ненавистью.
— Чтобы духу вашего здесь не было, — шипит она. — Убирайтесь.
Я подхожу к Кире, беру ее за руку.
— Пойдем.
Мы выходим, оставляя за спиной осколки фарфора и руины чужой идеальной жизни.
Мы едем в моей старой машине. Она дребезжит, пахнет бензином и пылью. Кира смотрит в окно на огни города.
— Куда мы?
— Ко мне. Прости, у меня только съемная однушка.
— Это неважно, — она поворачивается ко мне. — Что теперь? Алёшка…
— Теперь будем жить. Честно. И с Алёшкой поговорим. Тоже честно.
Раздается звонок мобильного. «Брат». Я сглатываю ком в горле и нажимаю на зеленую кнопку.
— Где вы? — голос Дениса пустой.
— Это неважно.
— Я хочу поговорить. И я хочу видеть Алёшку.
— Давай встретимся завтра. Без криков.
— Хорошо. В парке у реки. В полдень. И возьми ее с собой.
Он вешает трубку.
— Он хочет встретиться, — говорю я Кире. Она начинает дрожать.
— Он заберет его, Стас, я знаю. У него деньги, связи…
Я накрываю ее руку своей.
— Никто никого не заберет. Мы все решим. Как взрослые люди. Впервые в жизни.
***
Мы сидим на скамейке. Денис подходит ровно в полдень. Он не спал, это видно по его глазам. Он садится не рядом с нами, а на скамейку напротив. Между нами — пустое пространство, засыпанное палыми листьями.
— Я думал всю ночь, — начинает он без предисловий, глядя на Киру. — Я пытался понять, когда ты мне врала. Всегда? Или были моменты, когда ты была счастлива?
— Я была благодарна тебе, Денис, — тихо отвечает Кира. — Ты был хорошим мужем. Добрым. Но я не любила тебя. Прости.
Он переводит взгляд на меня.
— А ты… брат. Ты смотрел мне в глаза все эти годы. Сидел за одним столом. И молчал.
— А что я должен был делать? — с горечью спрашиваю я. — Вы с отцом решили за меня мою жизнь. Ты забрал у меня единственного человека, которого я любил.
— Я не забирал! — впервые он повышает голос. — Я не знал! Я думал, у вас так, увлечение… Отец сказал, что поговорил с тобой и ты все понял.
Мы молчим. Осознавая, как глубоко и умело нами манипулировали.
— И что теперь? — спрашивает Денис. — Что с Алёшкой? Он мой сын. Я его вырастил. Каждая его царапина, каждая пятерка — мои. Ты не имеешь на него права.
— Он моя кровь, Денис, — твердо говорю я. — Но я не собираюсь у тебя его отнимать. Я не ты.
Он усмехается.
— Благородно. И что ты предлагаешь? Делить его по выходным? А кем ты ему будешь? Воскресный папа, который появился из ниоткуда?
— Я буду ему отцом. Так же, как и ты, — я смотрю ему прямо в глаза. — У него будет два отца. Один, который научил его кататься на велосипеде. И второй, который научит его быть честным с самим собой. И не бояться быть неидеальным.
Денис долго смотрит на меня. Потом на Киру. Потом куда-то вдаль, на реку.
— Ему будет больно.
— Будет, — соглашается Кира. — Но ложь причинила бы еще больше боли потом. Мы справимся. Все вместе.
Он встает.
— Мне нужно время. Подумать. Не говорите пока ничего Алёшке. Я сам хочу… подготовить его.
Он уходит, не оборачиваясь. А мы остаемся сидеть на холодной скамейке, впервые за много лет чувствуя не страх, а надежду.
Год спустя
Осенний парк. Мы сидим на той же скамейке. Я, Кира. Напротив, на детской площадке, Алёшка играет в мяч с Денисом.
За этот год мы прошли через ад. Разговор с Алёшкой был самым сложным. Были слезы, был гнев, было отрицание.
Но Денис был рядом. Он не пытался настроить сына против нас. Он просто говорил с ним. И однажды Алёшка спросил, может ли он называть меня папой Стасом.
Денис изменился. Он продал долю в бизнесе и открыл столярную мастерскую в старом гараже. Возится там с деревом, делает мебель. Говорит, что впервые в жизни чувствует запах работы, а не денег.
Он больше не «идеальный». Он стал настоящим.
Наши родители так и не простили нас. Отец иногда звонит Денису, пытается вразумить, вернуть в бизнес. С нами он не общается. Считает нас предателями.
— Пап! — кричит Алёшка с площадки, махая мне рукой.
Я машу ему в ответ. Кира кладет голову мне на плечо.
Денис подходит к нашей скамейке.
— Устал, — он улыбается. — Забирайте своего чемпиона. В следующие выходные едем на рыбалку.
Он смотрит на нас. Без ненависти. С какой-то тихой грустью.
— Знаешь, Стас, — говорит он, — я иногда думаю… если бы тогда, много лет назад, отец не влез… может, все было бы по-другому.
— Мы этого уже не узнаем, брат.
Он кивает и уходит.
А я смотрю на своего сына, который бежит к нам, счастливый и раскрасневшийся. И понимаю, что мы не разрушили его мир.
Мы просто показали ему, что он гораздо больше и сложнее, чем казался. И в этом сложном мире можно быть счастливым. Не идеальным. А просто счастливым.
