— А где хлеб?
Вопрос прозвучал тихо, почти обыденно, но в нём не было ни капли той усталой нежности, с которой Роман обычно возвращался с работы. Он стоял в прихожей, не снимая куртки, и его взгляд был прикован к жене.
Яна, порхающая по кухне в уютном домашнем халате, обернулась с улыбкой. На плите что-то аппетитно скворчало, по квартире плыл густой аромат жареного мяса с луком. Она была воплощением домашнего уюта и безмятежности.
— Ой, Ромочка, привет! А я тебе котлеты твои любимые делаю, — пропела она, вытирая руки о полотенце. — Представляешь, зашла в наш магазин у дома, а бородинского уже не было. Решила не брать какой попало, завтра с утра забегу. Ты же не сильно расстроился?
Она подошла к нему, чтобы поцеловать, но замерла в полушаге. Роман не сдвинулся с места. Он просто смотрел на неё. Не зло, не обиженно, а как-то по-новому, словно изучал незнакомый и довольно неприятный предмет. Его неподвижность была куда страшнее любого крика.
— В магазине у дома, значит, была, — повторил он ровным голосом, расстёгивая молнию на куртке. Он медленно снял её, аккуратно повесил на крючок, положил ключи на полку. Каждое его движение было выверенным и нарочито спокойным, и от этого спокойствия по спине у Яны пробежал неприятный холодок.
— Ну да… А что-то не так? — её улыбка стала чуть более натянутой, а в голосе появилась нотка растерянности. Она сделала шаг назад, к спасительному островку кухни.
— Всё так. Всё просто замечательно, — Роман прошёл мимо неё и сел на стул за кухонным столом. Он не смотрел на сковородку, не обращал внимания на аромат ужина. Он продолжал сверлить её взглядом. — Просто это странно. Я твою машину видел минут сорок назад совсем в другом месте.
Яна замерла с лопаткой в руке над шипящими котлетами. Её мозг лихорадочно заработал, прокручивая варианты. Где он мог её видеть? Что он мог видеть? Она выбрала самое безопасное.
— Мою машину? Ром, ты, наверное, ошибся. Мало ли в городе таких же белых «Солярисов». Я же говорю, была в магазине за углом, потом сразу домой. Даже не заезжала никуда.
Она говорила уверенно, глядя ему прямо в глаза, и эта наглая, прямолинейная ложь вызывала в Романе волну ледяной ярости, которую он пока успешно сдерживал. Он видел всё. Не просто машину. Он видел, как она вышла из неё и как какой-то высокий брюнет прижал её к двери кафе и впился в её губы долгим, совершенно не дружеским поцелуем. Он видел, как её рука лежала у него на шее. А потом он просто развернул свою машину и поехал домой, чтобы услышать вот эту чушь про бородинский хлеб.
— Нет, Яна. Я не ошибся, — он слегка наклонил голову, и в его глазах блеснуло что-то опасное. — Номера были твои. И стояла она у кафе «Уютный уголок». Это ведь совсем не по пути от нашего магазина, правда? Так что давай ещё раз попробуем. Где ты была полчаса назад?
Её лицо слегка побледнело. Первая линия обороны рухнула с оглушительным треском. Она быстро перевернула котлеты, выигрывая несколько секунд, чтобы сообразить. Признаваться было нельзя. Ни в коем случае. Нужно было придумать что-то более убедительное. Что-то, что объяснило бы её присутствие там, но обелило бы её в его глазах.
Тишина, наступившая после того, как Яна выключила плиту, стала густой и вязкой. Шипение котлет, ещё секунду назад заполнявшее кухню, сменилось звенящим напряжением. Она медленно повернулась к Роману, и на её лице появилось выражение крайнего облегчения, так искусно сыгранного, что на миг можно было поверить в его искренность.
— Господи, Рома, так ты про это! — она всплеснула руками, словно с её плеч свалился невидимый груз. — Ты так меня напугал своим тоном, я уже не знала, что и думать! Я же тебе совсем забыла сказать, замоталась с ужином, с делами…
Она сделала паузу, набирая в лёгкие побольше воздуха для решающего вранья. Роман молчал, давая ей возможность выкопать себе яму поглубже. Он смотрел на неё как на актрису в дешёвом театре, которая забыла слова и теперь отчаянно импровизирует.
— Ко мне сестра приехала! Катя! Помнишь, я тебе как-то давно рассказывала? — выпалила она.
На лице Романа не дрогнул ни один мускул.
— Нет, — отрезал он. — Не помню. За пять лет совместной жизни ты ни разу не упоминала ни о какой сестре.
— Ну как же! Моя сестра-близнец! — с отчаянным напором продолжила Яна, повышая голос, чтобы перебить его уверенность. — Мы с ней не общались почти, у нас очень сложные отношения были после смерти отца, она в другом городе жила… А тут позвонила вчера, сказала, что едет, сюрпризом! Я хотела тебе вечером всё рассказать, за ужином. Это я ей машину дала, чтобы она со своим молодым человеком встретилась, он как раз проездом в нашем городе. Вот ты её и видел! Мы же с ней как две капли воды!
Она закончила свою тираду и замерла, с надеждой глядя на мужа. Она выложила на стол свой главный и единственный козырь, эту абсурдную, наспех сочинённую историю.
В ответ Роман откинулся на спинку стула, и его губы тронула кривая, лишённая всякого веселья усмешка. Затем из его груди вырвался короткий, лающий смешок. Он перерос в громкий, горький хохот. Роман смеялся, глядя в потолок, потом снова на неё, и в этом смехе не было ни грамма радости — только бездна разочарования и презрения.
— Что смешного? — испуганно пискнула Яна. Её защитная броня из вранья дала трещину под этим смехом.
Он резко замолчал. Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Роман подался вперёд, упершись локтями в стол, и его лицо стало твёрдым и злым.
— Сестра-близнец, — прошипел он, разделяя слова. — Яна, ты серьёзно? Ты правда держишь меня за такого конченого идиота? Это лучшее, что твой мозг смог сгенерировать за те две минуты, пока горели твои котлеты?
Он встал. Медленно, тяжело, словно каждый сустав наполнялся свинцом ярости. Он обошёл стол и приблизился к ней, загоняя в угол между столешницей и холодильником. От него веяло холодом.
— Давай разберём твою сказку по частям, — его голос стал ниже, но в нём зазвенел металл. — Сестра, о которой никто не знает. Даже твоя мать, с которой я разговаривал на прошлой неделе, ни словом о ней не обмолвилась. Она приехала «сюрпризом», но ты уже успела дать ей свою машину. И одета эта твоя «сестра» была в твоё любимое платье, которое ты купила в прошлом месяце. И целовалась она с мужиком с таким видом, будто видит его не в первый раз. Ты хочешь, чтобы я в это поверил?
Он стоял так близко, что она чувствовала его ледяное дыхание. Её сердце колотилось где-то в горле. Все пути к отступлению были отрезаны.
— Ты… ты всё не так понял! Это правда была она! — залепетала Яна, понимая, что её ложь рассыпается в пыль.
— Хватит! — рявкнул он так, что она вздрогнула. — Просто замолчи! Ты не просто изменила мне. Ты сейчас стоишь здесь, на моей кухне, и пытаешься скормить мне самую тупую и унизительную ложь, какую только можно вообразить
— Ты не можешь так говорить! Ты просто увидел что-то, что-то не так понял и теперь накручиваешь себя! — её голос сорвался на отчаянный, почти визгливый шёпот. Это была последняя, жалкая попытка ухватиться за ускользающую реальность, переложить вину на него, на его воображение.
Он посмотрел на неё так, словно она была насекомым, которое он собирался раздавить. Вся его выдержка, всё его показное спокойствие испарилось без следа. Лицо исказила гримаса такой ярости, что Яна инстинктивно вжалась в холодильник, пытаясь стать одним целым с холодной металлической поверхностью.
— Накручиваю?! — взревел он, и этот рёв заполнил не только кухню, но, казалось, и всю квартиру, выбив из неё остатки воздуха и уюта.
— Да…
— Я сам только что видел тебя с твоим новым мужиком, и ты мне говоришь, что это была не ты?!
— Ром…
— Я видел, как он лапал тебя у всех на виду! Видел, как ты висла на нём, как дешёвка у привокзального бара! И после этого ты стоишь тут и несёшь мне бред про сестру-близнеца?! Ты считаешь меня слепым, глухим или просто слабоумным?!
Он шагнул к ней, и Яна закрыла глаза, ожидая удара. Но удара не последовало. Когда она снова их открыла, Роман стоял на том же месте, но он изменился. Ярость на его лице угасла, сменившись чем-то гораздо худшим — полным, абсолютным безразличием. Словно перегорела последняя лампочка, отвечавшая за какие-либо чувства к ней. Он посмотрел сквозь неё, как будто она была пустым местом, и молча развернулся.
Тяжёлыми, размеренными шагами он вышел из кухни и направился в спальню. Яна не двигалась, её тело парализовал страх. Она слышала, как скрипнула дверца их общего шкафа, потом звук с антресолей — он что-то оттуда доставал. Минуту спустя он вернулся в коридор. В его руке был маленький, потёртый чемоданчик из дешёвого кожзаменителя, с которым она пять лет назад впервые вошла в эту квартиру. Он был почти пуст, в нём тогда лежала пара свитеров, джинсы и одна книга. Символ её прошлого, её начала в этой жизни.
Роман не бросил чемодан к её ногам. Он сделал хуже. Он аккуратно, почти церемонно, поставил его на пол посреди коридора. Затем подошёл к входной двери, вставил ключ в замок и повернул его два раза. Раздался громкий, финальный щелчок. Он распахнул дверь настежь, и в тёплую квартиру ворвался холодный, пахнущий пылью и сыростью воздух подъезда.
Яна смотрела на него, ничего не понимая. Её мозг отказывался обрабатывать последовательность этих действий.
— Что… что ты делаешь? — прошептала она.
Роман даже не повернул головы в её сторону. Он смотрел на лестничную клетку, будто уже видел там её будущее.
— Твоя сестра-близнец, видимо, ждёт тебя, — произнёс он ледяным, мёртвым голосом, в котором не было ни злости, ни обиды, только констатация факта. — Не заставляй её скучать.
Он наконец повернулся к ней, и в его глазах была пустота.
— У тебя пять минут, чтобы забрать то, что сможешь унести в руках. Только в руках, — отчеканил он, подчёркивая каждое слово. — Всё, что поместится вот в это, — он кивнул на чемоданчик. — И в карманы. Через пять минут я вызываю мастера. Он будет здесь через полчаса, чтобы поменять замки. Время пошло.
Слова Романа упали в тишину коридора, как камни в ледяную воду. Пять минут. Эта цифра пронзила туман в голове Яны, заставив её очнуться от ступора. Это была не угроза. Это был таймер, отсчитывающий конец её привычной, удобной жизни. Паника, холодная и острая, ударила под дых. Она бросила один взгляд на его непроницаемое лицо, на открытую дверь, на маленький убогий чемоданчик, и поняла — времени на споры не осталось.
Она рванула с места. Не в спальню, где висели её платья и блузки. Она метнулась к тумбочке в прихожей, где лежала её сумочка. Пальцы, вдруг ставшие чужими и непослушными, выхватили оттуда кошелёк, телефон, ключи от машины. Она судорожно рассовала всё это по карманам халата. Затем её взгляд упал на себя — она была в домашней одежде, почти босая.
Словно фурия, она пронеслась в спальню. Роман не двинулся с места, он просто стоял в коридоре, как тюремный надзиратель, его присутствие ощущалось тяжёлым грузом. Яна дёрнула дверцу шкафа. Шубы, дорогие платья, десятки пар туфель — всё это было недосягаемо. Она схватила первые попавшиеся джинсы, тёплый свитер, бросила их на кровать. Затем открыла шкатулку с драгоценностями на туалетном столике. Золотая цепь, подаренная им на годовщину, серьги с бриллиантами, браслет — она сгребла всё это в кулак, не разбирая, и сунула в другой карман халата, чувствуя, как острые грани впиваются в бедро.
Она бросилась к чемоданчику. Открыла его. Внутрь полетело нижнее бельё, пара футболок, косметика, которую она смела с полки в ванной. Она действовала как робот, на чистых инстинктах, пытаясь забить каждый кубический сантиметр этого жалкого пространства чем-то ценным, чем-то нужным для жизни, которая начиналась прямо сейчас. Время утекало. Она слышала тиканье часов в гостиной, и каждый щелчок был ударом молотка по крышке её гроба.
Наконец, она защёлкнула переполненный чемодан. Быстро натянула на себя джинсы и свитер прямо поверх халата. Сунула ноги в кроссовки, не зашнуровывая. Всё. Она была готова. С чемоданчиком в одной руке, с ноутбуком под мышкой, она вышла в коридор.
Роман посмотрел на часы на своём запястье.
— Четыре минуты пятьдесят секунд. Уложилась.
Она остановилась перед ним у порога. Вся её паника вдруг сменилась вспышкой жгучей ненависти. Она проиграла, её вышвырнули, как собаку, но она не уйдёт молча.
— Ты ещё пожалеешь об этом, — выплюнула она, глядя ему прямо в глаза. — Будешь сидеть один в этой своей коробке и гнить со своими принципами. Никто тебя не вытерпит, такой ты нудный и правильный.
Она ожидала ответного крика, оскорбления. Но Роман лишь слегка усмехнулся, самой страшной из всех его усмешек за этот вечер. Он сделал шаг в сторону, полностью освобождая ей проход.
— Гнить? Нет, Яна, — его голос был спокоен и убийственно точен. — Это называется дезинфекция. Иногда, чтобы избавиться от паразитов, нужно просто выбросить старый матрас, на котором они завелись. Цена вопроса — один дешёвый чемоданчик и пять минут времени. Ты не стоишь большего.
Это было страшнее пощёчины. Он не просто выгнал её, он обесценил всё, что было между ними, всю её жизнь, сведя её к стоимости дешёвой санитарной обработки.
Яна задохнулась от унижения. Не найдя больше слов, она развернулась и шагнула за порог, в холодный полумрак подъезда. Дверь за её спиной не хлопнула. Роман прикрыл её плавно, и щелчок нового замка прозвучал как точка в конце очень короткого приговора. Оставшись один, он постоял секунду в тишине. Затем прошёл на кухню, взял сковородку с остывшими, слегка подгоревшими котлетами, и без малейших эмоций выскреб всё её содержимое в мусорное ведро. Потом тщательно вымыл руки. Квартира была чиста…
