— Да что там опять происходит?!
Противный скрежет металла о металл в четыре утра прозвучал в тишине квартиры как выстрел.
Лена мгновенно открыла глаза. Сон, только-только ставший глубоким, испарился, оставив после себя лишь головную боль и глухое раздражение. Она знала этот звук — звук, с которым Кирилл, её муж, пытался попасть ключом в замочную скважину после очередной посиделки. С третьей попытки, сопровождаемой глухим стуком лба о дверной косяк, ему это удалось. Дверь распахнулась, и в коридор ввалилось его грузное, плохо скоординированное тело.
— Ленусь, ты спишь? — пробасил он, пытаясь включить свет, но раз за разом промахиваясь мимо выключателя.
Лена молча села на кровати, скрестив руки на груди. Отвечать не имело смысла. В квартиру вместе с ним ворвался густой, тошнотворный запах перегара, смешанного с дешёвым парфюмом какой-то его коллеги и сигаретным дымом. Корпоратив. Она помнила. Он обещал вернуться не позже двенадцати, максимум в час. Часы на прикроватной тумбочке безжалостно показывали четыре ноль семь.
Наконец, найдя опору в стене, Кирилл добрел до спальни. Рубашка была расстёгнута чуть ли не до пупа, галстук болтался на шее как удавка, а на лице блуждала самодовольная пьяная улыбка.
— А ты не ждала, моя королева? — он плюхнулся на край кровати, заставив матрас опасно прогнуться. — А я пришёл! С победой! Наш отдел сегодня всех сделал!
— Кирилл, ты на часы смотрел? — ледяным, лишённым всяких эмоций голосом спросила Лена. — Люди спят в это время.
— Спят слабаки! — он попытался обнять её, но она увернулась от его липких, пахнущих алкоголем рук. — Лен, ну ты чего? Пойдём… посидим. Отметим. У меня ещё с собой есть, — он заговорщицки подмигнул и похлопал по карману пиджака, из которого что-то звякнуло.
— Я никуда не пойду. И ты тоже. Раздевайся и ложись спать, — она встала, намереваясь пойти на кухню за стаканом воды, чтобы хоть как-то прогнать подступающую тошноту от одного его вида.
— Не-е-ет, — протянул он капризным, детским тоном и схватил её за руку. Хватка была слабой, но настырной. — Я не хочу спать. Я хочу любви, ласки… и продолжения банкета! Пойдём в гостиную, музыку включим!
— Отпусти руку, Кирилл. Ты не в себе. Иди спать, я сказала.
— Ну Ле-е-ен, — он потянул её на себя, заставляя потерять равновесие. — Ты всегда такая скучная. Веселиться надо! Жизнь одна!
Она с силой выдернула руку и отступила на шаг. Его настойчивость, его пьяное непонимание простых слов, эта омерзительная смесь эгоизма и инфантильности разом переполнили какую-то невидимую чашу внутри неё.
Получив отказ, Кирилл насупился. Он попытался встать, чтобы пойти за ней, но его организм, годами тренированный к подобным возлияниям, на этот раз дал сбой. Муж покачнулся, его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Он сделал ещё один неуверенный шаг в сторону гостиной, и его тело содрогнулось в конвульсивном спазме. Прямо на новый, почти белый ковёр, который Лена выбирала три недели и купила всего месяц назад, извергся фонтан отвратительной, полупереваренной массы из салата, горячего и выпитого алкоголя, растекаясь по светлому ворсу уродливым, зловонным пятном.
Кирилл мутным, ничего не выражающим взглядом посмотрел на дело своих рук, потом на застывшую в дверях Лену. Он икнул, вытер рот тыльной стороной ладони и, развернувшись, поплёлся в спальню, уже засыпая на ходу.
— Уберёшь потом… — донеслось до неё его невнятное бормотание, прежде чем он с грохотом рухнул на кровать.
Лена осталась стоять в коридоре. Она не чувствовала ни злости, ни обиды. Только ледяное, кристально чистое спокойствие и звенящую пустоту. Что-то внутри неё, что так долго терпело, прощало и надеялось, с сухим щелчком сломалось окончательно и бесповоротно.
Лена не сдвинулась с места ещё несколько долгих секунд. Она смотрела на уродливое пятно на ковре, вдыхала кислый запах алкоголя и рвоты, и слушала, как в спальне раздаётся довольное, затихающее бормотание, переходящее в пьяный храп. Кричать не хотелось. Внутри неё было тихо, пусто и холодно, как в заброшенном морге. Мысли, которые раньше роились в голове — «Как он мог?», «За что мне это?», «Нужно поговорить» — исчезли, уступив место одной-единственной, простой и ясной, как лезвие гильотины.
Она развернулась на пятках. Её шаги по коридору были твёрдыми и беззвучными. Не на кухню за тряпкой. В ванную. Холодный кафель неприятно остудил босые ступни, но она этого даже не заметила. Не включая свет, в полумраке, пробивающемся из коридора, её рука нашла то, что нужно. Не стакан. Не кувшин. Пластиковое ведро, которое они использовали для мытья полов. Она поставила его в ванну и повернула только один кран — синий.
Ледяная вода с оглушительным шумом ударила по пластиковому дну, эхом отражаясь от стен маленького помещения. Лена держала ведро под струёй, пока вода не поднялась почти до самого края, обжигая пальцы холодом. Она не чувствовала этого. Она смотрела на свою руку, державшую ручку ведра, и видела её так, словно это была чужая рука, принадлежащая кому-то другому — кому-то решительному и беспощадному. Набрав полное ведро, она так же молча и методично пошла обратно в спальню. Холодные капли, выплёскиваясь через край, стекали по её ногам, но она не обращала на это внимания.
Кирилл лежал на их кровати, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Бесформенная, храпящая туша в измятой одежде, источающая смрад. Он был полностью отключён от реальности, погружённый в свой эгоистичный пьяный сон, уверенный, что утром его будет ждать чистая квартира и покорная жена.
Лена подошла к его стороне кровати. Она не размахнулась. Не выплеснула воду с яростью. Она просто, с холодным, отстранённым движением, опрокинула ведро ему на голову и грудь.
Эффект был мгновенным. Храп оборвался на полуслове. Тело Кирилла выгнулось дугой от ледяного шока. Он подскочил на кровати с диким, нечеловеческим воплем, больше похожим на визг животного, которого ошпарили. Он сел, судорожно хватая ртом воздух, тряся мокрой головой и совершенно не понимая, что произошло. Вода стекала с его волос, с одежды, заливая простыни и подушки.
— Ты что творишь?! Сдурела совсем?! — наконец прохрипел он, вглядываясь в темноту и пытаясь разглядеть её силуэт в дверном проёме. Его пьяная злость смешалась с животным страхом и полным недоумением.
Лена не ответила на его крик. Она просто стояла, неподвижная, как статуя.
— А теперь, — ледяным, лишённым всякой интонации тоном произнесла она, указывая на дверь гостиной, — ты идёшь и убираешь за собой.
Кирилл смотрел на неё, как на привидение. Его пьяный мозг отчаянно пытался обработать информацию, но не мог. Он видел свою жену, но не узнавал её.
— Что? Какое «убираешь»? Ты меня водой облила, чокнутая! Я спал!
— Руками. Без перчаток, — так же спокойно продолжила она, будто не слыша его возмущений. — Не уберёшь — я этим же ковром разобью твой компьютер и приставку. А потом выкину остатки с балкона.
Он замолчал, уставившись на неё. В темноте её лицо было неразличимо, но он чувствовал её взгляд. И в этом взгляде не было привычной тихой покорности, не было обиды или усталости. Он смотрел на неё, как на совершенно чужую женщину, и не понимал, куда делась его тихая, всё прощающая Леночка. А она стояла в дверях, скрестив руки на груди, и в её невидимых глазах не было ничего, кроме холодного, спокойного бешенства.
Кирилл сидел на мокрой кровати, и холод, пробирающий до костей, медленно отрезвлял его, сменяя пьяную эйфорию на мутную, тяжёлую злость. Он не мог поверить, что это происходит на самом деле. Его Лена, его тихая, домашняя мышка, только что вылила на него ведро ледяной воды и теперь стоит в дверях, угрожая разбить его игровую приставку.
— Ты с ума сошла? Совсем крыша поехала? — прохрипел он, пытаясь подняться, но мокрая одежда липла к телу, сковывая движения. — Я сейчас…
— Что «сейчас»? — спокойно, почти с любопытством перебила она. — Ударишь меня? Давай. Только учти, что засыпать сегодня в этой квартире тебе не придётся. Как и заходить в неё когда-либо ещё. А теперь встал. И пошёл.
Её голос был ровным, без единой дрогнувшей нотки. И это пугало его гораздо больше, чем если бы она кричала. Он посмотрел на её силуэт, потом перевёл взгляд на тёмное пятно на ковре в гостиной, от которого даже сюда доносился кислый запах. Унижение, смешанное с остатками алкоголя, ударило в голову.
— Я не буду ничего убирать в таком виде! — заныл он, пытаясь найти хоть какой-то рычаг давления. — Я весь мокрый, я замёрз! Это ты виновата!
— Мне всё равно, — отчеканила Лена. Она шагнула из спальни и включила свет в гостиной. Уродливая лужа на ковре предстала во всей своей омерзительной красе. — У тебя есть пять минут, чтобы начать. Потом я иду к твоему компьютеру. Можешь проверить.
Он понял, что она не шутит. Вся её поза, её голос, её абсолютное спокойствие говорили о том, что предел достигнут и точка невозврата пройдена. Он знал, как она ненавидит его игры, считая их пустой тратой времени и денег. И знал, что сейчас она с наслаждением исполнит свою угрозу.
Матерясь сквозь зубы, Кирилл поднялся с кровати, оставляя за собой мокрый след. В мокрой рубашке и брюках он поплёлся в гостиную, как осуждённый на казнь. Лена молча наблюдала за ним, прислонившись к дверному косяку.
— И чем я это делать должен? — брезгливо спросил он, глядя на расползающуюся массу.
— В ванной, под раковиной, лежат тряпки. Для пола, — её голос был пропитан ядом. — Можешь взять самую старую.
Он вернулся с серой, застиранной тряпкой, глядя на неё с таким отвращением, будто ему в руки дали дохлую крысу. Неуклюже опустился на колени рядом с пятном, стараясь не вляпаться. Запах ударил в нос с новой силой, вызывая рвотный позыв. Он ткнул в жижу тряпкой и тут же отдёрнул руку.
— Фу, мерзость какая… Лен, ну я не могу. Давай ты сама, а? У тебя лучше получится, ты же знаешь… — он посмотрел на неё с жалкой, просящей миной, всё ещё надеясь на чудо.
И тут её прорвало. Спокойствие исчезло, уступив место холодной, презрительной ярости.
— Я тебе не прислуга, чтобы твои пьяные выходки убирать! И не мать, чтобы сопли подтирать! Взял тряпку и начал драить свою блевотину, или я сейчас вылью это всё на твою любимую приставку! Понял меня?!
Он вздрогнул от её крика и уставился на неё испуганными глазами. В этот момент она казалась ему страшнее любого начальника, любого врага. Он понял, что спорить бесполезно. Зажмурившись от омерзения, он снова погрузил тряпку в липкую лужу и начал возить ею по ковру, размазывая грязь ещё больше.
— Не размазывай. Собирай в центр, — скомандовала Лена, не меняя позы. — А потом пойдёшь и вымоешь тряпку. И так до тех пор, пока ковёр не будет чистым. Или хотя бы не вонючим. Работай, Кирилл. Ночь у тебя будет долгой.
Прошло больше часа. Часа унизительной, монотонной работы под её немигающим взглядом. Кирилл, уже почти протрезвевший от холодной воды и физического труда, опустил тряпку в ведро с грязной, бурой водой. Ковёр был спасён лишь отчасти. На месте катастрофы осталось большое влажное пятно, но, по крайней мере, сама грязь была убрана. Он стоял на коленях, мокрый, замёрзший, воняющий алкоголем и рвотными массами. От былой пьяной бравады не осталось и следа. Только гулкая, ноющая пустота в голове и жгучее чувство унижения. Он закончил. Он вытерпел это.
Он медленно поднялся на ноги, чувствуя, как затекли мышцы. Теперь, когда «наказание» было исполнено, в нём закипала отрезвевшая ярость. Он думал, что сейчас всё вернётся на круги своя. Сейчас он поставит её на место, объяснит, что так с ним поступать нельзя. Он был уверен, что она сорвалась, но теперь, видя его покорность, остынет и, может, даже почувствует себя виноватой.
— Ну что, довольна? — прошипел он, поворачиваясь к ней. Его лицо было искажено злобой. — Полюбовалась на цирк? Ты вообще нормальная? Вылить на спящего мужика ведро воды! Заставить его руками в блевотине ковыряться!
Лена молча смотрела на него. Её лицо было непроницаемым. Она не собиралась вступать в перепалку, выслушивать его оправдания или обвинения. Она просто ждала, когда он выговорится.
— Я работаю, между прочим! Пашу, чтобы у тебя всё было! И этот ковёр, и эта квартира! Имею я право хоть раз в год расслабиться с мужиками или нет?! — его голос набирал силу, превращаясь в крик. — А ты что устроила? Истеричка! Тебя лечить надо! Думаешь, я это так оставлю?
Он сделал шаг к ней, нависая, пытаясь задавить её своим ростом, своей привычной мужской агрессией. Но она даже не моргнула. Она просто смотрела ему в глаза, и в её взгляде он не видел ни страха, ни вины. Только холодную, смертельную усталость и окончательность принятого решения. Он замолчал, сбитый с толку её реакцией.
— Закончил? — тихо спросила она.
Не дожидаясь ответа, она обошла его, направляясь в спальню. Он подумал, что она пошла собирать свои вещи, и криво усмехнулся. Куда она денется?
Но она вернулась через минуту, держа в руках его спортивную сумку, ту самую, с которой он ходил в тренажёрный зал. Она молча бросила её ему под ноги.
— Собирай вещи. Только самое необходимое. Компьютер и приставку можешь не трогать. Они остаются здесь.
До него дошло не сразу. Он смотрел то на сумку, то на её лицо, и его мозг отказывался принимать реальность.
— Что? Что ты сказала? — переспросил он. — Ты меня выгоняешь? Из моего же дома?! Да ты…
Он не успел договорить. Лена, не сказав больше ни слова, развернулась и пошла в угол гостиной, где на специальном столе был оборудован его «капитанский мостик»: мощный системный блок, большой изогнутый монитор и игровая приставка последней модели. Его святилище. Место, где он проводил все вечера, скрываясь от реального мира.
Кирилл застыл, не веря своим глазам. Она подошла к столу, взяла в руки его дорогую механическую клавиатуру, которой он так гордился, и с коротким, резким замахом ударила ею по центру экрана монитора. Раздался оглушительный треск. По экрану расползлась паутина чёрных трещин, из которых на мгновение брызнули разноцветные искры, и он погас. Не останавливаясь, она поставила клавиатуру на место, обхватила двумя руками тяжёлый системный блок и с усилием столкнула его со стола. Глухой удар, треск ломающегося пластика и металла. Компьютер, его гордость стоимостью в несколько зарплат, был мёртв.
Он смотрел на это, открыв рот. Ярость, которая кипела в нём минуту назад, испарилась, сменившись ледяным, парализующим шоком. Он понял. Это не истерика. Это приговор.
— Я… я тебя… — пролепетал он, но слова застряли в горле. Он увидел, что её взгляд переместился на приставку, и понял, что она не остановится.
Не говоря больше ни слова, он схватил с пола сумку. Сунул в неё ноутбук, который лежал на диване, сгрёб со столика в коридоре ключи от машины и бумажник. Он не смотрел на неё. Он не мог. Он чувствовал себя голым, раздавленным и абсолютно бессильным. Он рванул на себя входную дверь и вывалился на лестничную клетку, захлопнув её за собой. Не было громкого хлопка. Только тихий щелчок замка.
Лена осталась одна посреди разгрома. В воздухе всё ещё стоял кислый запах и пыль от разбитой техники. Она не чувствовала ни радости, ни сожаления, ни триумфа. Только огромную, всепоглощающую пустоту. Она медленно подошла к окну. За стеклом начинал заниматься бледный, серый рассвет нового дня. Впервые за много лет в её квартире стало по-настоящему тихо…
