Оказывается, палаточный городок с чумазыми бродягами, сумасшедшими и маргиналами всех мастей в самом центре столицы — это отнюдь не украинское изобретение. Один из первых палаточных городков борцов за политические и гражданские права появился в июле 1990 года в Москве. В наше время и представить трудно, что на протяжении шести месяцев в самом сердце столицы жили в палатках десятки «ходоков к власти» — так этих людей называли в прессе.
Рядом с Кремлем горели костры, мужчины пекли картошку и жарили сало, женщины развешивали на веревках одежду. Повсюду сновали крысы, которых в 90-е в Москве было, как во время эпидемии чумы в средневековой Европе. На грызунов никто уже даже и внимания не обращал.
Иностранцы, прибывшие посмотреть на последствия «perestroika» и «glastnost», с изумлением смотрели на палаточный городок, до боли напоминающий Арканар из скандального фильма Германа-старшего «Трудно быть богом».
Городские власти не давали разрешения на установку палаток на Васильевском спуске, однако, самое начало 90-х было весьма специфическим временем, которое по уровню свободы и народной вольницы даст той же Украине сто очков вперед.
Москвичи и гости столицы относились к обитателям палаточного городка с пониманием и даже подкармливали их. К «ходокам» регулярно приезжали журналисты, фотографировали их, снимали видеорепортажи.
Место для установки палаток было выбрано неслучайно. Люди, недовольные происходящим в стране, разместились неподалеку от гостиницы «Россия», в которой жили депутаты съезда Верховного Совета. Народные избранники каждый день ходили в Кремль на заседания как раз через территорию лагеря. Бастующие имели отличную возможность побеседовать с депутатами.
За что стоим?
Но чего хотели от власти участники московского «майдана»? В отличие от украинских протестующих, чьи требования в конечном итоге сводились к «хотим жить, как в Европе», истории некоторых жителей палаточного лагеря на Васильевском спуске были намного трагичнее.
Среди протестующих были беженцы из Карабаха, были люди, потерявшие свое жилье. К несчастным примкнули всякого рода пророки, шаманы, изобретатели «перпетуум мобиле», доморощенные политики и философы, которым во что бы то ни стало нужно было побеседовать с Горбачевым — и Россия после этой беседы воспрянет, станет самой процветающей державой мира. Но большинство жителей палаточного лагеря составляли лица без определенного места жительства, воспользовавшиеся легальной возможностью пожить в центре Москвы.
У протестующих не было единых требований, не было какой-либо организации. Несмотря на то, что большинство трепетно относились к Европе и США, ни европейцы, ни американцы даже не думали поддерживать московских «майдановцев» животворящими печеньками.
Лозунги палаточного лагеря были расплывчатыми и малопонятными, с большим упором на модное в те годы словечко «гласность».
«ТРЕБУЕМ ГЛАСНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ, ГЛАСНОГО СУДА НАД ТЕМИ, КТО ТВОРИЛ БЕЗЗАКОНИЕ НАД НАМИ И ПОКРЫВАЛ ДОЛЖНОСТНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ».
Над кем гласного суда? Кто творил беззаконие и над кем? Каких должностных преступников и кто именно их покрывал? Ничего не понятно. Сюрреализм какой-то. Иное дело: «Банду Януковича геть!», согласитесь.
Особо непонятно было, кому именно выдвигать претензии. Властям? А кто они, эти власти? «Всесильная» КПСС уже, фактически, была разгромлена. Горбачев считался «хромой уткой» без реальных полномочий, Бориса Ельцина изберут президентом лишь в ноябре 1991 года.
Эти люди протестовали в пустоту. Протестовали против пустоты. Это был протест ради протеста, наивный, отчаянный и совершенно безнадежный. Кому предъявлять претензии? Все кончено — страна лежит в руинах.
«Не проходи мимо, касатик»
В полном соответствии с эстетикой и философией 90-х, постепенно политический «майдан» на Красной площади начал превращаться в стихийный рынок. К палаткам протестующих подтягивались торговцы значками, книжками и другим «антиквариатом», бабульки с консервированными огурцами и помидорами, челночницы с турецкими тапками и сумками, цыганки-гадалки, нищие со всей Москвы и Подмосковья и даже женщины с низкой социальной ответственностью.
Рынок стремительно рос. «Горячую» точку в самом центре города, на которую власти не обращают внимание, наконец-то заметили коммерсанты и на Васильевском спуске один за другим стали появляться кооперативные ларьки. Уже к октябрю 1990 года ларьки достигли ГУМа и стали загораживать его исторический фасад.
Политические лозунги и требования протестующих заглушались шумом рынка: «Подходи, парень, книжки дешево», «А вот апельсины свежие из Марокко!», «Не проходи мимо, касатик, не пожалеешь».
Разгром палаточного городка
Удивительно, но первый контакт городских властей с захватчиками территории в центре столицы произошел только в сентябре — такое вот было время, 90-е. Представители Моссовета заверили протестующих, что все их права будут соблюдены, а все поданные жалобы рассмотрят.
В октябре 1990 года палаточный городок стал темой номер один в прессе. Журналисты сновали по Васильевскому спуску в поисках сенсационного материала. Приходили сюда и политики, стремящиеся набрать популярность у народа.
Лагерь постепенно становился своего рода достопримечательностью Москвы, «островком свободы», и задача по его сносу усложнялась.
Наконец, когда в декабре 1990 года палаточный городок разросся до пугающих размеров и превратился в сущую клоаку, стало понятно: от этого кошмара нужно избавляться.
Решение о сносе палаточного лагеря принималось на самом верху: инициатива шла от Председателя Верховного совета СССР Анатолия Лукьянова.
В ночь на 30 декабря к палаточному лагерю прибыл ОМОН. Спящие протестующие были изгнаны из палаток и распределены по автобусам. Операция прошла тихо и без насилия: ни один «ходок к властям» не пострадал. После того, как люди были вывезены, к городку подогнали бульдозеры и грузовики. Весь скарб отправился в кузова самосвалов, а затем — на подмосковные свалки.
К шести часам утра участок Васильевского спуска, занятый палатками, был полностью очищен. А вот торговые ряды, образовавшиеся рядом с незаконным поселением, существовали значительно дольше — 90-е годы, Время Святой Торговли.
Ходоки впоследствии жаловались на жестокость, проявленную к ним в ходе выселения, на понесенный материальный ущерб, но никаких компенсаций бывшим «жителям» палаточного лагеря добиться не удалось. Либеральная общественность и политические публицисты вроде Валерии Новодворской назвали разгром московского «майдана» «коммунистической реакцией» и «концом эпохи гласности». Большинство же простых москвичей выдохнули с облегчением: злачное место на Красной площади навсегда ушло в историю.
