Алёна стояла перед зеркалом в номере гостиницы, поправляя складки свадебного платья, и чувствовала, как знакомая тревога сжимает горло. Платье было действительно красивым — шёлковое, с тонкими кружевными вставками и лёгкими рюшами на юбке. Оно стоило им с Сашей немалых денег, но она была уверена в своём выборе. Была до того момента, пока не услышала мнение будущей свекрови.
— Вульгарно, — отчеканила Валентина Григорьевна неделю назад, когда они с Сашей пришли показать платье. Она окинула Алёну оценивающим взглядом, словно рассматривала товар в магазине. — И безвкусно. Ну что с тебя взять, девочка из провинции…
Алёна тогда почувствовала, как щёки вспыхнули от стыда и злости одновременно.
— Валентина Григорьевна, а что именно вам не нравится? — попыталась она возразить.
— Да всё, дорогая, всё! — женщина махнула рукой с массивными кольцами. — Эти ваши рюшечки-оборочки… В мое время невесты выбирали что-то более… как бы это сказать… благородное. А у вас тут какая-то цыганщина.
Саша сидел на диване, уткнувшись в телефон, и делал вид, что не слышит разговора.
— Саш, а тебе нравится моё платье? — прямо спросила Алёна.
Он поднял глаза, бросил быстрый взгляд на мать, потом на неё.
— Да, красивое… — неуверенно протянул он. — Главное, чтобы тебе нравилось.
— Александр, — строго сказала мать, — не стоит потакать капризам. Девочке нужно объяснить, что к чему. Свадьба — это серьёзно, это не какая-то дискотека.
— Мам, ну хватит уже, — пробормотал Саша, но в голосе его не было никакой решимости.
— А вы, Валентина Григорьевна, никогда не думали, что у людей могут быть разные вкусы? — тихо спросила Алёна.
Свекровь смерила её взглядом.
— Вкусы формируются воспитанием, дорогая. А воспитание… ну, вы понимаете. Откуда ему взяться у девочки из глубинки, которая только вчера картошку копала?
Это было уже слишком. Алёна встала.
— Я пойду домой.
— Лён, подожди, — Саша наконец оторвался от телефона. — Мама, ну зачем ты так?
— А что я такого сказала? — Валентина Григорьевна развела руками. — Правду сказала. Пусть лучше сейчас поймёт, чем потом стыдно будет.
Тогда Алёна промолчала и ушла. Что она могла сказать? Что четыре года училась в хорошем институте в Москве? Что работает в престижном рекламном агентстве? Что её родители, хоть и живут в небольшом городке, дали ей прекрасное воспитание? Всё это звучало бы как оправдания, а оправдываться перед этой женщиной Алёна не собиралась.
Вечером Саша пришёл к ней с цветами.
— Прости её, — сказал он, целуя Алёну в лоб. — Она просто волнуется. Понимаешь, я у неё единственный сын…
— А я понимаю, что для тебя важнее — моё достоинство или мамины прихоти?
— Лёнк, не драматизируй. Через неделю свадьба, потом всё наладится. Она к тебе привыкнет.
— А если не привыкнет?
Саша обнял её крепче.
— Привыкнет. Куда ей деваться? Ты же такая хорошая.
Но Алёна уже тогда поняла — в открытом конфликте между женой и матерью Саша выберет нейтралитет. Будет улыбаться, переводить тему и надеяться, что всё само собой рассосётся.
Сейчас, стоя перед зеркалом в день свадьбы, она смотрела на себя и думала: «А может, действительно что-то не так с платьем?» Но нет — отражение говорило об обратном. Платье сидело идеально, подчёркивая её фигуру, но не вызывающе. Макияж был сдержанным, причёска — элегантной. Никакой вульгарности.
— Лёнка, ты готова? — голос Саши за дверью прервал её размышления.
— Да, выхожу!
В загсе всё прошло быстро и торжественно. Валентина Григорьевна сидела в первом ряду в тёмно-синем итальянском костюме, который стоил, наверное, как половина Алёниной зарплаты, и смотрела на церемонию с выражением человека, вынужденного присутствовать на похоронах. Когда регистратор попросила поцеловать невесту, свекровь демонстративно отвернулась и стала рассматривать свои ногти.
— Мам, ну что ты как маленькая? — шепнул ей Саша после церемонии.
— Я просто не понимаю, что ты в ней нашёл, — так же тихо ответила мать. — Такая… простенькая. А могли бы жениться на Лизе Соболевой, помнишь её? Папа у неё генерал, образование лондонское…
— Мам, я Алёну люблю.
— Любовь пройдёт, — сухо отрезала Валентина Григорьевна. — А дети останутся. И какое они получат воспитание от этой… провинциалки?
Алёна стояла рядом и всё слышала. Делать вид, что не слышишь — особое искусство, которому учишься рядом с токсичными людьми.
Ресторан встретил их музыкой и цветами. Стол накрыли богато — Валентина Григорьевна настояла на самом дорогом меню, намекнув, что «семья должна выглядеть достойно». Алёна знала, что за всё это заплатят её родители и Сашины сбережения, но промолчала и тогда.
— Красивый ресторан, — сказала Алёнина мама, оглядывая зал.
— Ничего особенного, — пожала плечами Валентина Григорьевна. — Я тут недавно была на свадьбе у Марины Петровны. Сын женился на очень приличной девочке, из хорошей семьи. Вот там был размах! И невеста — загляденье. Такая элегантная, воспитанная…
Алёнина мама улыбнулась натянуто:
— Наша Алёночка тоже очень воспитанная девочка.
— Да-да, конечно, — кивнула свекровь, но в голосе её явно слышалось: «Ну конечно, откуда же вам знать, что такое настоящее воспитание».
Первые тосты были традиционными. Алёнин папа желал молодым счастья, Сашин дядя — долгой совместной жизни. Алёна начала расслабляться, даже улыбнулась, когда её школьная подруга Катя рассказала смешную историю об их школьных временах.
— А помните, Лён, как вы с этим вашим… как его звали… Димкой что ли, всю ночь готовились к экзамену по литературе, а потом проспали его? — смеялась Катя.
— Помню, — засмеялась Алёна. — Димка потом две недели не разговаривал со мной.
— А где этот Димка сейчас? — поинтересовался кто-то из гостей.
— Да кандидат наук теперь, в Питере работает, — ответила Катя.
— Ах, вот как, — Валентина Григорьевна внимательно слушала. — Кандидат наук… А специальность какая?
— Филология. Преподаёт в университете.
— Интересно, интересно, — протянула свекровь, и Алёна поняла, что сейчас последует очередной укол. — А вы, Алёна, не жалеете, что тогда… ну, не сложилось?
— Мам! — возмутился Саша.
— Что мам? Я просто интересуюсь. Кандидат наук — это серьёзно. А рекламщик… ну, это так, развлечение.
— Валентина Григорьевна, — вмешался Алёнин папа, — наша дочь работает арт-директором в крупном агентстве. У неё очень хорошая должность.
— Ах, арт-директор! — всплеснула руками свекровь. — Ну конечно, как же я забыла. Прямо как у Веры Михайловны внучка — тоже себя арт-директором называет. Правда, получает копейки и живёт в однушке на окраине, но зато гордо так — арт-директор!
Гости переглянулись. Атмосфера стала напряжённой.
А потом за микрофон взялась Валентина Григорьевна.
— Дорогие гости! — начала она голосом человека, привыкшего быть центром внимания. — Я хочу сказать несколько слов о нашей дорогой невесте.
Алёна почувствовала, как холодеет кровь. Саша сидел рядом, напряжённо улыбаясь, но не собирался вмешиваться.
— Конечно, она молода, — продолжала свекровь, — и многому ещё предстоит научиться. Видите ли, дорогие друзья, современные девушки почему-то думают, что главное в жизни — это карьера, самореализация… Но женщина должна уметь создавать уют в доме, готовить, принимать гостей…
Она сделала паузу, оглядела зал.
— Надеюсь, мой сын будет терпелив с ней. Ведь переучивать взрослого человека очень сложно. Особенно когда изначальное воспитание… ну, как бы это деликатнее сказать… оставляет желать лучшего.
Алёнина мама побледнела. Папа сжал кулаки.
— Но мы постараемся, — продолжала Валентина Григорьевна с милой улыбкой. — Я, как свекровь, постараюсь научить Алёну всему необходимому. Научу готовить еду, как готовила моя бабушка — коренная москвичка. Научу принимать гостей, как принято в приличных семьях. Научу одеваться со вкусом…
Гости заёрзали. Кто-то неловко хмыкнул. Кто-то уставился в тарелку.
— А вот это платье… — голос свекрови стал особенно сладким. — Ну посмотрите на него! Что это такое? Рюшечки, оборочки… Это же не свадебное платье, это костюм для карнавала!
Зал замер. Все понимали, что происходит что-то неправильное, но никто не знал, как реагировать.
— Ну что с неё взять, — продолжала Валентина Григорьевна, покачивая головой. — Девочка из провинции. Из глубинки. Другого выбрать и не смогла бы. У них там, наверное, такое в магазинах за последний писк моды считается.
И тут она подошла к Алёне.
— Видите, гости дорогие, — она не выпускала микрофон из рук, — видите эти рюши?
Её пальцы, жирные от закусок, принялись перебирать ткань платья.
— Совершенно неуместно для свадьбы. А этот вырез… Ну куда это годится? В театр так, может быть, ещё можно, но в загс? На свадьбу? При всех честных людях?
Алёна сидела как парализованная, чувствуя, как все взгляды устремились на неё. Валентина Григорьевна стояла прямо перед ней, её пальцы мяли белый шёлк, оставляя жирные пятна.
— А эта ткань! — голос свекрови становился всё громче. — Дешёвая синтетика! Да я бы постыдилась в таком на люди выходить!
Что-то внутри Алёны щёлкнуло.
Она резко встала. Взяла свекровь за плечи и, прежде чем та успела что-то понять, окунула её лицом прямо в центр большого трёхъярусного торта.
Зал замер в мёртвой тишине. Валентина Григорьевна подняла голову, и с её лица стекал белый крем вперемешку с ягодами и шоколадными украшениями. Микрофон с глухим стуком упал на пол.
— Мне надоели ваши наставления, — тихо, но отчётливо сказала Алёна. — И надоело молчать.
Она подняла микрофон, стряхнула с него крошки торта и включила:
— Дорогие друзья! Это наша свадьба, и мы будем веселиться! Музыканты, давайте музыку!
И она пошла танцевать. Просто взяла и пошла в центр зала, двигаясь под быструю мелодию. Её платье — то самое вульгарное платье с рюшами — развевалось, и было в этом что-то дерзкое и прекрасное одновременно.
— Лёнка, ты молодец! — крикнула Катя и первая бросилась к ней.
— Да уж, надо было раньше! — добавил Алёнин брат.
Постепенно к ним присоединились другие гости. Сначала молодёжь, потом родители, потом и остальные. Через пять минут танцевал весь зал, а Алёна стояла в центре, смеялась и кричала:
— А теперь конкурсы! Кто умеет лучше всех танцевать лезгинку?
— Я! — откликнулся Сашин друг Артём.
— А кто споёт песню про любовь?
— Мы! — хором ответили Алёнины подруги.
Оцепенение прошло. Гости поняли, что неловкий спектакль кончился, а настоящий праздник только начался. Зазвучали тосты — настоящие, тёплые, весёлые.
— За невесту! — кричал кто-то. — За нашу красавицу!
— За смелость! — добавлял другой.
— За то, чтобы не молчать, когда нужно говорить!
Люди ели, пили, смеялись, участвовали в конкурсах. Кто-то рассказывал анекдоты, кто-то пел, кто-то плясал.
— Алёна, а давайте игру «Угадай мелодию»! — предложила тётя Зина.
— Давайте! — согласилась Алёна. — Только сначала конкурс на лучший тост!
Саша подошёл к жене, когда она, запыхавшаяся от танцев, присела на минутку.
— Лён… — начал он неуверенно.
— Что? — она посмотрела на него с вызовом, готовая к упрёкам.
— Ничего, — он улыбнулся. — Просто я тебя люблю. И… прости, что молчал. Надо было раньше её остановить.
— Ничего, — Алёна взяла его за руку. — Теперь она знает, с кем имеет дело.
— А вдруг она больше никогда с нами не заговорит?
— Заговорит. Но по-другому.
Валентина Григорьевна тихо покинула ресторан ещё до основного блюда. Алёна заметила это лишь краем глаза — она была слишком занята, принимая поздравления и организуя очередной конкурс.
— Где же твоя мамочка? — спросила одна из тёток, оглядываясь.
— Домой поехала, — коротко ответил Саша.
— А зря, — покачала головой тётка. — Пропустит самое интересное.
А когда под конец вечера один из гостей, изрядно выпивший дядя Вова, попытался пожаловаться на то, что «молодёжь нынче совсем обнаглела», его быстро и дружно заткнули остальные.
— Дядь Вов, да ты что! — возмутилась Алёнина кузина. — Девчонка правильно сделала!
— Да и платье красивое, — добавила соседка. — Элегантное такое. А рюшечки — это сейчас модно.
— Мода не мода, — вмешался Алёнин папа, — а терпеть хамство никто не обязан.
— Правильно! — поддержал его Сашин дядя. — В моё время тоже свекрови разные бывали, но чтобы так при всех позорить… Это уж слишком.
Домой молодожёны приехали под утро, счастливые и измученные.
— Хорошая была свадьба, — сказал Саша, стягивая галстук.
— Да, — согласилась Алёна, осторожно снимая платье. — Особенно конец.
Через месяц после свадьбы, когда они уже освоились в совместной жизни, Алёна убирала квартиру и услышала звонок телефона.
— Алло?
— Это Валентина Григорьевна. Саша дома?
Голос свекрови звучал по-другому. Не так высокомерно, не так уверенно.
— Нет, он ещё на работе.
— Понятно. Передайте ему, что я звонила.
— Хорошо.
Обычно на этом разговор бы и закончился, но Валентина Григорьевна вдруг добавила:
— И ещё… передайте, что в субботу я не приду. У меня… дела.
Алёна поняла, что это был первый раз, когда свекровь не попыталась дать ей наставления, не сделала замечания, не намекнула на её неполноценность. Первый раз, когда она говорила с ней просто как человек с человеком.
— Хорошо, передам.
— Спасибо, — неожиданно сказала Валентина Григорьевна и повесила трубку.
Вечером, когда Саша пришёл с работы, Алёна передала ему материн звонок.
— Понятно, — кивнул он. — Наверное, ещё обижается.
— Не обижается. Думает.
— О чём?
— О том, что мир изменился. И что теперь невестки не такие, как раньше.
Валентина Григорьевна действительно перестала приходить в их дом. Она звонила Саше раз в неделю, они разговаривали минут по десять, и на этом их общение исчерпывалось.
— Как дела? — спрашивала она.
— Нормальные. А у тебя?
— Тоже ничего. Жива-здорова.
— Алёна передаёт привет.
— Передавай и ей.
Такие короткие, вежливые разговоры. Без наставлений, без упрёков, без попыток вмешаться в их жизнь.
Саша сначала пытался что-то объяснить, сгладить ситуацию:
— Может, пригласим её на обед? Или сами к ней съездим?
Но Алёна остановила его:
— Не надо. Пусть будет так, как есть. Мы с твоей мамой поняли друг друга.
— Что поняли?
— Она поняла, что я не из тех, кто будет терпеть унижения ради мира в семье. А я поняла, что иногда нужно просто поставить человека на место — решительно и публично.
Иногда Алёна думала о том дне. О том, как долго она молчала, как копила в себе обиду и злость. О том, как страшно было в тот момент встать и сделать то, что она сделала. И о том, как легко стало потом.
Их брак оказался крепким. Может быть, потому, что Алёна с самого начала дала понять: она не собирается играть роль безропотной жертвы. Она была готова бороться за своё счастье и своё достоинство.
— Знаешь, — сказала она Саше год спустя, когда они отмечали годовщину свадьбы, — я благодарна твоей маме.
— За что?
— За то, что она научила меня не молчать. Не все уроки в жизни приятные, но они все нужные.
А свадебное платье она сохранила. Иногда доставала его из шкафа, смотрела на небольшие пятна от торта на подоле и улыбалась. Это были почётные шрамы её первой семейной победы.
Рюши на нём действительно были красивые. И никто больше никогда не говорил обратного.
