Не секрет, что женщинам в викторианской Англии едва ли не с рождения внушали мысли о добродетели и благовоспитанности. Настоящая дама должна была быть скромной, целомудренной и испытывать робость при одном виде мужчин…При этом целью жизни каждой знатной добропорядочной девушки было счастливое (если повезёт) замужество и непременное материнство. К семейной жизни юную аристократку готовили с самого детства: учили манерам, искусству принимать гостей, поддерживать диалог и вести хозяйство, одним словом, всему кроме самого важного. А точнее, о некоторых психологических и физиологических аспектах будущей семейной жизни девицы узнавали перед самым алтарем (неловким шепотом от маменьки и, опять же, если та найдет в себе силы на подобную откровенность). Зачастую же с невестой не проводили подготовительных разговоров о том, что ее ждёт, обходясь туманными и бессодержательными репликами о «женском долге» и «повиновении супругу во всем«.
Мемуаристка Эвелин Пауэлл в своих воспоминаниях писала, что ее матушка до свадьбы занималась благотворительностью и помогала «падшим девушкам». При этом она даже не подозревала, в чем же собственно заключалось их падение. Любые намеки на «то самое» пресекались на корню, чтобы не дай Бог, не испортить невинное создание.
Разумеется, абсолютное большинство юных жён совершенно не было готово к реальному положению вещей. Доходило до того, что некоторые особенно нежные барышни пугались и в ужасе и слезах выбегали из спальни, ища защиты у слуг. Потом их, конечно, возвращали в любящие (или нет) объятия супруга, но вряд ли такой опыт первой близости можно было бы назвать удачным.
Немудрено, что женщины, пережившие такое, зачастую не испытывали желания повторить сие унизительное действо и соглашались на него только из чувства долга. Супружеская близость воспринималась как неприятная, но необходимая повинность для продолжения рода.
Большая часть общества была согласна с мнением доктора Уильяма Эктона, что женщинам, к их же благу, не свойственны любые чувственные порывы. Разумеется, речь шла об особах из высшего общества: дамы полусвета и, тем более, девушки низшего класса имели и «низменные желания», что, безусловно, определялось их недостойным происхождением и воспитанием .
Стоит все же отметить, что не все замужние викторианки изображали приступы мигрени, когда муж по-особенному на них смотрел. Прямо противоположная ситуация произошла в семье христианского социалиста Чарльза Кингсли. Сразу после свадьбы он со всей прямотой заявил молодой супруге, что им, хотя бы первое время, следует жить в целомудрии, как брату и сестре.
Для этой цели он даже уехал от нее подальше — не в отдельную спальню (что обычно и практиковалось между супругами), но даже в отдельный дом. Только вот он не учел, что Фанни, так звали его благоверную, проявит недюжинный характер и несвойственные женщинам ее круга навыки обольщения. Миссис Кингли писала мужу полные страсти письма, так что в скором времени Чарльз сдался, отвечая ей с тем же пылом. В конце концов, супруги пришли к пониманию, о чем можно судить по записям из дневника Фанни, в которых она откровенно признавалась, что поцелуи мужа «заставляют ее кровь кипеть».
В то время считалось, что основная функция женщины — родить как можно больше детей, а беременность идёт женскому организму только на пользу.
«Если женщина регулярно не беременна, она будет страдать от истерии, и от целой категории соматических симптомов, стимулирующих практически любой вид физической болезни или психического состояния.»(Историк Верн Буллоу)
Но как бы врачи ни упражнялись в красноречии, статистика говорила против них: очень часто роды оканчивались неудачно. К тому же и детская смертность держалась на невероятно высоком уровне: каждый шестой ребенок не выходил из младенческого возраста. Оттого викторианские дамы невольно задумывались о возможности избежать нежеланной повинности, особенно если количество детей в семье уже подходило к десятку.
Народные превентивные методы, в основном, не помогали, а советы умудренных докторов того времени сейчас кажутся нам совсем наивными или попросту недейственными (если не причиняющими вред). В середине 19 века в ходу появляются первые изделия резиновой промышленности. Вскоре они получают массовое признание: по городам Америки и Англии начинают разъезжать лекторы, которые активно агитируют приобрести данный продукт, не только снижающий риски наступления беременности, но и защищающий от неприятных заболеваний.
Моралисты и медики тут же выступают с кампанией против материалов, «имеющих непристойный или развратный характер», которые, согласно их мнению, только пропагандируют порок. В некоторых регионах эти деликатные товары и вовсе запрещают на законодательном уровне, но самые бойкие все же находят возможность приобрести «штучки для веселого уик-энда» (так их окрестили в рекламных брошюрах).
Проблема, однако, никуда не уходит: смельчаков, готовых воспользоваться подобным предложением, слишком мало. Более того, высшему классу обратиться к таким предметам мешает религиозность и стыд, низшему — отсутствие средств и образования. Между тем, последствия оказываются весьма печальны. Поскольку хирургическое вмешательство в ход беременности карается законом, то по-прежнему широко используются различные «народные» средства, зачастую вредные не только для здоровья плода, но и для жизни матери. Так, например, когда в 1890-е годы распространился слух, что на свинцовых фабриках работницы часто не донашивают детей, то среди рабочего (и даже высшего) класса стали использоваться специальные свинцовые пилюли. Стоит ли говорить, что вреда от них было немало?
Тем не менее, что-то из «прогрессивных» средств да помогало: если в среднем на семью в начале 19 века приходилось 7 детей, то к последней четверти того же века их число снизилось до 5,5.
