— Может, этим летом всё-таки выберемся к морю? — Павел говорит громче обычного, перекрикивая скрип разболтанной дверцы шкафа. — Мне дали бесплатный проезд, если дособираем на жильё, то и на неделю хватит.
Анна не сразу отвечает. Она держит в руке телефон, на экране — три баланса: зарплатный, накопительный для ипотеки и тот самый, «отпускной». Считает про себя, быстро выдыхает сквозь зубы.
— Ты видел, сколько осталось после оплаты всего? Коммуналка уже завтра уйдёт по автоплатежу. У Маши кружок через два дня, ещё лекарства на неделю… А продукты?
Павел хлопает по полке, она не закрывается. Его раздражает, что все бытовые мелочи ложатся на плечи, а крупное — всегда «на потом».
— Я не просто так спросил. Может, хоть раз — не себе, а для Маши? Она так ждёт. Я же работаю, не сижу сложа руки.
Анна смотрит на него с усталой улыбкой. Убирает телефон, трёт лоб.
— Я не против моря. Я против того, чтобы потом считать каждую копейку и объяснять Маше, почему мы едим гречку третью неделю подряд.
Павел хмыкает, достаёт отвёртку, продолжает ковыряться в дверце.
— Ладно, давай дотянем хотя бы до весны, если получится.
Маша появляется на пороге, босиком, с растрёпанными волосами и блокнотом в руках. Она подслушала разговор, лицо светится.
— Мы поедем к морю? — смотрит то на маму, то на папу.
Анна улыбается дочери чуть теплее, чем минуту назад.
— Если соберём денег, поедем.
Маша подпрыгивает, убегает в свою комнату, хлопает дверью. Через мгновение возвращается, показывает два бумажных кораблика и открытку с синим пятном: море.
— Это для нас! Вот, если что, я могу ещё нарисовать. А если в парке найду красивые камушки — тоже соберу, они будут как сокровища с моря!
Павел смотрит на Анну: ему хочется верить, что всё получится. Она молча кивает, смотрит на остаток суммы, не зная, как объяснить дочери, что море — пока только в мечтах.
Позже, когда Маша уже спит, Анна и Павел сидят на кухне, разделяют последние тысячу рублей. На столе пачка таблеток, чек из аптеки и хлеб.
— Ты возьми на хлеб, а я куплю Маше на кружок. Нам до зарплаты дотянуть бы. Ничего, ещё чуть-чуть — зато осенью внесём первый взнос на ипотеку, — Анна говорит тихо, будто боится, что слова расплескают надежду.
Павел кивает, смотрит на потолок, потом в окно. В квартире тихо, только холодильник потрескивает.
Звонит телефон. На экране — «Мама». Павел выдыхает, выходит в коридор, включает динамик.
— Паш, привет. Ты не спишь? Я только с больницы вернулась. Врачи говорят — без санатория колено не восстановится, а путёвка дорогая. Ты же понимаешь, здоровье у меня одно… Я так устала после операции.
Павел морщится, смотрит на свои руки.
— Мам, сейчас всё сложно. Мы Маше на море копим, да и коммуналка, лекарства… Может, чуть позже?
Мать его не слушает:
— Паш, ну ты же всегда помогал. А тут без поддержки никак. Я не прошу многого. Сколько сможешь — всё к делу.
Анна слышит разговор, встаёт из-за стола, не выдерживает:
— У нас у самих катастрофа! Маша болеет, денег нет даже на ремонт стиральной машины, а она — про санаторий…
Павел машет рукой, просит не вмешиваться, но голос у Анны срывается. Она идёт в комнату, хлопает дверью.
Павел сжимает телефон, хочет что-то ответить, но не находит слов. Мать на том конце молчит, потом коротко вздыхает.
— Ну, думай сам. Только не забывай, что мать у тебя одна.
Он отключается. На душе тяжело, раздражение и вина перемешиваются, давят грудью. Павел стоит в тёмном коридоре, слышит, как за стеной шепчется Маша и тихо кашляет. В доме снова становится тревожно — будто лето и море отодвигаются всё дальше.
Павел с утра медлит: не может заставить себя зайти в семейный чат, где с вечера висит непрочитанное сообщение от тёти Зины. На кухне пахнет вчерашним кофе, но никто не завтракает вслух. Анна уходит на работу раньше обычного — молча ищет ключи в сумке, проверяет, закрыта ли дверь.
В офисе Анна почти не разговаривает. Начальница заходит с вопросом:
— Анна, вы не могли бы подписать платёжки раньше срока? И авансов у нас не предусмотрено, вы же знаете…
Анна кивает, не спорит. В бухгалтерии гулко хлопает папка, две сотрудницы шепчутся:
— Опять у неё проблемы — то с ребёнком, то с деньгами…
— Может, и правда — уволиться пора, а то только жалобы слушать.
Кто-то из новых ставит ей чай, другая поддерживающе трогает за локоть.
В это время Маша возвращается из школы — у неё температура, лицо раскраснелось, глаза блестят. Анна бросает всё и мчится домой: заходит в аптеку, пересчитывает мелочь — из «отпускного» кошелька уходит последнее. На море теперь еще больше копить придется.
Вечером Павел сидит на кухне, слушает по телефону коллегу Юрия. Тот говорит с раздражением:
— У меня жена бы такого не допустила. Ты мужик или кто? Всю жизнь в угоду всем будешь жить?
Павел слушает, ничего не отвечает. В этот момент за стеной хлопает стиральная машина, потом резко замолкает — пол под ней начинает мокнуть. Денег на мастера нет. Анна ворчит из ванной:
— Теперь и бельё руками стирай! Всё у нас — только через силу…
В семейном чате появляется новое сообщение от тёти Зины:
— Давайте скинемся кто сколько может — Ирине очень нужно на реабилитацию.
Павел смотрит на экран, не решаясь ничего написать. Через минуту всплывает перевод от младшего брата: скриншот о двадцати тысячах, крупная подпись:
— Вот как надо! А ты, Паша, старший сын — только по углам прячешься!
Павел чувствует, как закипает. Он закрывает чат, но телефон вибрирует снова. Брат пишет лично:
— Ты совсем обнищал? Маме помочь не можешь? Я уже перевёл, а ты ни стыда, ни совести…
Анна молча убирает остывший чай со стола, глаза покраснели, говорит срывающимся голосом:
— Мы годами копим, чтобы Маше что-то дать, а в итоге… Всё снова чужим отдать? Паша, я устала так жить.
В коридоре звонит телефон: мама Павла, голос усталый, но требовательный.
— Ты же накопил на отпуск на море. Маше море, а мне лечение не по карману? Значит, для себя можете — а для матери жалко!
Павел молчит, сжимает кулак, смотрит на затертую чашку.
В этот момент в доме будто бы исчезает воздух. Все в одной комнате, но каждый — сам по себе. Маша лежит с температурой, Анна прячет лицо в ладонях, Павел не может найти слова.
Вечером Павел долго ходит по квартире, заходит в детскую, смотрит на Машу, её рисунки, скомканную открытку с морем. На кухне разбирает кошелёк, достаёт кредитку. Снимает почти всё с накопительного счёта, докладывает недостающее с кредитной карты — переводит матери.
Через минуту приходит звонок. Мать благодарит, но тут же добавляет:
— Всё равно мало, путёвка подорожала. Но спасибо, Пашенька. Вот бы ещё брат твой помог как ты…
В семейном чате появляется ехидное сообщение: «Спасибо всем, кто не пожалел — вот бы ещё старший сын стал щедрее».
На следующее утро Анна случайно проверяет счёт — на балансе пусто, кредитка ушла в минус. Она молча смотрит на Павла, сдерживает слёзы:
— Что ты наделал? Это был наш единственный шанс.
Вечером разгорается скандал. Маша слышит крики, прячется в комнате, не ест ужин. Анна говорит раздражённо, с болью:
— Годами всё для кого-то. Я больше не могу.
Павел не отвечает. В доме тишина — глухая, обиженная. Маша впервые тихо спрашивает:
— Мама, мы теперь не поедем к морю?
Анна рано утром собирает Машу и везёт её к своей матери — чтобы дочь временно пожила у бабушки, пока дома не утихнет напряжение. В дороге Маша шепчет:
— Мама, не ругайтесь, пожалуйста.
Павел остаётся дома один. Он впервые за долгое время думает не о долге, а о своей вине. Хочется исчезнуть, не слышать больше ни требований, ни упрёков. Но от самого себя не спрячешься.
Анна на работе сидит за столом и почти не замечает, как проходит день. В бухгалтерии обсуждают кого-то из клиентов, но Анна ничего не слышит — взгляд скользит по экрану, мысли путаются. Соседка по столу осторожно спрашивает:
— Всё нормально?
Анна слабо улыбается, качает головой и уходит в туалет. Закрывает за собой дверь, стискивает ладонями лицо. Не плакать. Никому не рассказывать. Но слёзы текут сами собой.
В коридоре коллеги снова обсуждают: «Сама виновата — приучила мужа слушать всех подряд». Анна слушает за дверью и впервые не оправдывается. Она просто устала. Смывает макияж, возвращается к столу и до конца дня не поднимает головы.
Павел весь день ходит по дому, не зная, чем заняться. Включает телевизор — не может смотреть. Достаёт сломанную стиральную машину, пытается разобраться с инструментами. Что-то поджимает, вытаскивает фильтр, сливает воду, тряпкой убирает остатки. Долго сидит на табуретке, не решаясь ни позвонить Анне, ни матери. Молчит.
Позже вечером Павел всё-таки звонит младшему брату. Говорит с натугой:
— Слушай, я хотел объяснить, почему так получилось…
Брат перебивает:
— Твоя семья — твои проблемы. Я своё дело сделал, а ты хоть раз бы маму пожалел по-настоящему.
Павел слушает молча. Сердце сжимается от злости и обиды, но он не спорит. На этом разговор заканчивается.
Вечером, когда дома становится совсем тихо, Павел заходит на кухню — Анна уже там. Она только что пришла с улицы, усталая, без сил. Садится напротив, долго смотрит на руки.
— Я не справился, — говорит он тихо. — Я хотел угодить всем — остался ни с чем. Я боюсь, что потеряю семью.
Анна молчит, потом вдруг начинает говорить, не поднимая глаз:
— Я годами держалась, тянула всё на себе — и быт, и Машу, и работу. Всегда боялась, что если кто-то из нас даст слабину — всё рухнет. А теперь просто страшно. Мне кажется, если мы не научимся говорить «нет», у нас никогда ничего не будет своего. Я больше не могу.
Павел кивает. Ему трудно, но в словах Анны вдруг появляется что-то важное, нужное.
— С этого дня — все решения только вдвоём. Даже если мать, брат, кто угодно будет обижаться. Мы должны защищать друг друга. Слышишь?
Анна смотрит ему в глаза, впервые за долгое время не отводит взгляд.
На следующее утро Павел пишет в семейный чат: «Мы помогли по своим силам. Влезать в долги больше не будем. Жить будем по средствам и будем учить этому Машу. Не обижайтесь — у нас своя семья». Потом Павел удаляется из чата, пользы все равно от него ноль. «Больше не хочу даже слышать про родственную помощь и всё остальное», — думает он, испытывая впервые за долгое время странное, но спокойное облегчение.
Анна возвращает Машу домой, по дороге они заходят в магазин за мороженым. Маша крепко держит маму за руку, спрашивает:
— А теперь всё хорошо?
Анна улыбается:
— Теперь да. Просто мы будем жить по-другому.
Дома Павел встречает их у двери, помогает Маше снять рюкзак, кладёт на стол кружку с тёплым чаем. Они идут втроём в парк — впервые за долгое время спокойно, без тревоги, без скрытых слёз.
В квартире снова появляется свет. Всё ещё трудно, но теперь каждый шаг — их собственный выбор.
