Его характерный, выразительный внешний вид и артистическое дарование способствовали тому, что Юрий сплошь и рядом играл блатных авторитетных людей.
Подчас создавалось впечатление, что ему даже не требовалось доводить свою роль до законченности, вполне хватало простого появления в кадре, дабы зритель осознал — он видит реального положенца, а не какого-то там Васю Пупкина.
Благородные законник Метла и смотрящий Головня навечно в нашей памяти.
В кино у артиста было полно работы, да и в театре он был не на последних ролях, он носил звание Заслуженного артиста РСФСР, но на склоне лет очень нуждался.
Дети плечо ему не подставили, пенсия была курам на смех, артист же без дорогостоящего медоборудования не мог обходиться, и пришлось ему, наступив на горло собственной гордости, обращаться за помощью к добрым людям…
Он огласил белый свет криком своего рождения в год начала грандиозной войны, которая привела к гибели фашистской гадины, совершенно попутавшей берега.
Отец мальчишки пал смертью храбрых на поле боя в пригороде славного Сталинграда, переименованного фиг знает зачем в Волгоград.( Не пора ли вернуться к истокам, а, наперсники либерализма? )
За компанию с мамулей Юрку эвакуировали последовательно в Самарканд, а затем подселили к каким-то родственникам из села Юкаменское, что в прекрасной Удмуртии.
Однажды после захода солнца мама мальчишки отреагировала на стук в дверь и направилась к ней, разузнать в чем дело.
Незнакомый детский голос раздавался с улицы, женщина распахнула дверь, и перед её глазами предстал некий малолетний сорванец, тощий, перепачканный сажей, Бог знает в какие обноски одетый.
Пацаненок жалобным тоном поведал о том, как он в это страшное лихолетье стал сиротой, что ему ужасно хочется кушать, проникнувшись душераздирающей историей, родительница Шерстнёва сразу пошла за чем-нибудь съестным, когда же она возвратилась, её внезапно пронзило—да ведь это мой любимый Юрочка.
Он смеялся, не переставая— мастерский розыгрыш мамули удался на славу. Вполне вероятно, пойти в артистический цех мальчик, игравший первую скрипку на всех детсадовских утренниках, надумал уже тогда.
Когда же залпы великой войны победно отгремели, матушка сопроводила Юру назад, в Первопрестольную, где его ждал первый класс школы, полные открытий чудных годы учебы в ней и увлечение в часы досуга по большей части классической музыкой.
Особенно волновали мальчишку оперы, их герои, сюжеты, да и биографиями их авторов он ещё как интересовался. Парнишка учится гитарной игре и в мечтах связывает свое будущее с каким-либо оркестром.
Однако, все меняет случайное попадание Юрки в кружок юного актера.
Их наставник, наблюдая за полной отдачей Шерстнева работе над доверенным ему образом, начала убеждать парнишку, что ему прямая дорога на экран и на сцену.
Когда же приглашенный на спектакль самодеятельного школьного театра маститый Борис Захава отозвался об игре Юры в самых похвальных тонах, судьба его была предрешена.
И в легендарной Школе-студии МХАТ юноша оказывается махом, так сказать, не используя запасных попыток.
Чего уж там кривить душой, в первое время в творческом ВУЗе студенту Шерстнёву пришлось ох как несладко.
Дошло до того, что речь шла даже об отчислении парня из учебного заведения, мол, нет в нем ни огонька, ни задора, не артист будущий, а сплошная скукота.
Что ж, юноше ничего не оставалось, как поддать жару и вкалывать словно проклятый. И что бы думали, в дипломном спектакле «Борис Годунов» в главной роли Юрий сверкал как бриллиант.
А в дальнейшем Шерстнёв стал подлинным мастером перевоплощения, ибо создавалось впечатление, что весь диапазон образов был ему по плечу.
Он умел расположить человека к себе улыбкой, а уже спустя 10 секунд из добряка и простака становился крайне опасным человеком, не ведающим жалости.
Помните его зловещего палача из Лилля из ленты «Д’Артаньян и три мушкетёра», жестокого главного бандюгана в картине «Цыган», сурового начальника тайной стражи в «Мастере и Маргарите»? Ещё бы не помнить—образы на десятилетия.
Артист даже на короткое время не изменял своей любви к музыке, был на «ты» не только с гитарой, но и с барабаном, саксофоном, губной гармоникой.
Кроме того он замечательно возвращал к жизни повреждённые временем музыкальные инструменты. Для товарищей, просто знакомых и соратников по ремеслу он был добрым, покладистым, безотказным «Шером».
В то же время перед харизмой простого и скромного Юрия порой и дамы не могли устоять.
Увы и ах, с его первой женой Мариной Ковалевской Юрия Шерстнёва связывали брачные узы по времени всего ничего. Кто там был прав, кто накосячил, не суть важно, замечу лишь, что от расставания их не удержало даже рождение дочки.
В дальнейшем они держались друг от друга на приличном расстоянии, да и с наследницей, носящей прекрасное и звучное имя Кира, этимологически означающее госпожу, актеру общаться не давали.
А вставшая на ноги доченька совершенно оправданно не горела желанием встречаться с практически незнакомым папашей.
Сам же Шерстнев, так сказать, обжегшись в первом союзе на молоке, стал дуть на воду, не предпринимая попыток вновь устроить свою судьбу.
Чего уж там греха таить, время от времени он встречался с различными представительницами прекрасного пола, но не более того.
Однако, как-то раз в труппе Театра имени Станиславского, которому верой и правдой служил тогда Шерстнёв, появилась начинающая артистка ( на 14 лет младше актера ) с дипломом в кармане Люда Макеева.
Безмерно уважая Юрия как в высшей степени одаренного актера, она просто боготворила его, хотя и говорится, не сотвори себе кумира.
Юрий же поначалу молоденькую коллегу в упор не видел. Пока однажды в одном из региональных городов, где давал спектакли их храм искусств, он по некой необходимости не наведался к Макеевой в гостиничный номер.
И, только представьте себе, неожиданно они почувствовали, что им вдвоем просто замечательно, всю ночь напролет они смотрели друг другу в глаза, держались за руки, беседовали и страстно желали чтобы утро не наступило никогда.
С тех пор они были вместе. Шерстнев стал замечательным супругом, относясь словно к родному к сынишке Людочке Ване.
В радости и горе они шли бок о бок по жизни в течение трёх десятилетий до «дня последнего донца» прекрасного мастера перевоплощения. Хотя, к великому сожалению, несколько лет перед уходом Шерстнева превратились для него в подлинную каторгу.
Лёгкие были слабым звеном Юрия ещё в бытность его ребенком. Когда же он стал приближаться, так сказать, к склону лет, парный орган дыхания мужчины стал всё чаще давать сбои.
Дошло до того, что 10-20 минут обычного дыхания стали стоить Шерстневу огромных усилий, он почувствовал острую нужду в миниатюрном кислородном концентраторе. А знаете каких огромных денег просили за этот сверхнужный прибор?
Конечно, у кинорежиссеров Юрий пользовался повышенным спросом, да и на незанятость в театре он не особо жаловался, но всё нажитое непосильным трудом у него вряд ли тянуло на хоть в какой-то степени приличную сумму и, естественно, подступиться к вожделенному концентратору семье актера всё никак не удавалось.
Наследница от первого краткосрочного брака, как я писал выше, говорят, знать артиста не хотела, да и пасынок нужной суммой не располагал.
Что уж там говорить про пенсионы что Шерстнева, что его благоверной, которые у нас после гибели Советского Союза всенепременно оставляют желать лучшего.
И вот смотрите, нашему достопочтенному герою ничего не оставалось, как чуть ли не с протянутой рукой воззвать к милосердию почитателей его несомненной одаренности.
Которой, дескать, отсутствие вожделенного устройства совсем не даёт возможности проявляться. И представляете, мир оказался не без добрых людей—с миру по нитке собрали требуемую сумму, и нужный прибор был куплен.
Увы и ах, после этого знаменательного приобретения не прошло и трёх с половиной лет, как нить жизни Юрия Борисовича прервалась.
Тут вот ещё о чем я хотел сказать. Не является тайной за семью печатями тот факт, что Шерстнёв подобно многим коллегам по цеху иногда, как это помягче выразиться, заливал за воротник.
Между тем вдова мага вхождения в самые разные образы считает, что вполне возможно сыграли свою роль гены—через родителя Юрия либо его дедушек.
В течение первых десяти лет их совместной жизни, как рассказывала Людмила Викторовна, актер капли алкоголя в рот не брал. А в 1993 году из жизни ушла его матушка, в которой он души не чаял. Юрий Борисович буквально места себе не находил.
Цитирую доспочтенную бывшую спутницу жизни славного мастера: «Видимо, я немножко сплоховала тогда и позволила ему выпивать. Я подозреваю, что до нашей встречи у него уже было такое.
Но при мне всё затихло. А потом пошло-поехало… Это не были запои, ему и много-то не надо было. Но, когда он выпивал, то становился агрессивным, практически нетерпимым к тому, что происходило вокруг, становился абсолютно другим человеком.
У него же работы стало мало. Помню, в последние годы он перестал подходить к домашнему телефону, говорил: «Это всё равно тебя, поэтому чего мне вставать с дивана?!»
Я спрашивала его: «Юра, что происходит, из-за чего ты прикладываешься к этому зелью? Чего тебе не хватает?» Пыталась его вытащить оттуда.
Когда же с легкими Шерстнева стала вообще беда, он практически не вставал с постели.
Хотя жена настаивала на том, чтобы он двигался через не могу, думая, что движение хоть в какой-то степени приведет его лёгкие в норму. Ну а про приобретенный кислородный аппарат вы уже в курсе.
Замечу, что доныне сокрушающаяся Людмила Викторовна видит свою вину в том, что как раз перед кончиной супруга оставила его в одинаре на неделю, отъехав из Первопрестольной по делам.
Хотя, с другой стороны, поездка была намечена задолго до рокового дня, и Юрий Борисович, за которым присматривали хорошие знакомые Макеевой, отнюдь не возражал против недельного отсутствия спутницы жизни.
Вновь с нескрываемым волнением передаю слово вдове актера: «Когда я приехала, мы с ним пошли в туалет, и он начал падать. Я вызвала скорую. Сделали уколы, и вроде как ничего.
Честно говоря, я даже не помню, почему его тогда не увезли в больницу. Вполне, может быть, что он сам не захотел поехать. В ту ночь он упал с кровати. Подняла его, положила.
Он говорит: «Мне холодно». Надела на него шерстяные гольфы, накрыла ещё одним одеялом сверху. Спросила: «Может быть, почитать тебе, побыть с тобой?» — «Нет, я спать хочу».
И вот это, собственно, последние слова. На следующее утро, когда я проснулась, он долго спал. Зову его: «Юра!» А у него в ушах — наушники (он слушал радио). Я вытащила эти наушники, и у него рука вниз поползла и стала синеть. И всё.»
Эх, горе горькое. Хотя, с другой стороны, 76 лет жизни и фильмография, насчитывающая девять десятков работ, среди которых попадаются истинные сокровища—разве этого мало?
Да нет, мало. Вполне можно было и до 90 творить. Но да пути Господни неисповедимы.
Свой последний приют герой моего повествования нашел на малоизвестном Борисовском кладбище столицы. Оно малюсенькое, хотя считается одним из самых старых погостов Первопрестольной. Заложили его в середине XVI века и назвали в честь одноименного села, которым владели представители именитого рода Годуновых.
Надгробие на участке появилось не так давно. И, не будем лукавить, радует глаз оно ещё как.
Да и то сказать, стилизованная под театральный занавес с изображенными на нем масками стела с неровными с одной стороны краями, гранитная надгробная плита с поребриком и цветником, изящные вазон и сосуд для лампады смотрятся поистине гармонично и цельно.
Юрий Борисович, любимый наш актер в законе, хоть вы покойтесь с миром. Нам, живым, его нынче ох как не хватает.
